ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА (2024 год)

Юрий Дудь: Вика и Вадим Цыгановы (2024 год). Цитаты и фразы из интервью

Все фразы и цитаты

— (Дудь) Настоящий материал
(информация) произведён,
распространён иностранным агентом
Дудём Юрием Александровичем
либо касается деятельности
иностранного агента
Дудя Юрия Александровича,
который покупает билеты
с помощью «Авиасейлс»!
— Это же не всё же так однозначно.
— То есть Путин — это пешка
мирового правительства?
— (Вика и Вадим) Триединая Святая Русь.
— Но это же…
…обман.
— Обман. Так я же покаялся только что.
— Верующий не может сомневаться?
— Ну вообще сомнения от лукавого.
— Честное слово говорю.
Честное, благородное слово.
Но опять же за это каюсь.
Ты считаешь меня сумасшедшим?
— Ну, люди будут смотреть,
пусть они считают.
— Путина не выбирают.
С ним живут и умирают!
— Вот тебе крест.
— Пришло время уже определяться:
на какой ты стороне.
[Музыкальная заставка]
— С Богом! (хлопает)
— С Богом, давайте постыдимся Христа.
— Вадим, Вика, нам по-прежнему
очень тяжело договариваться
на разговор с людьми,
которые поддерживают так называемую
специальную военную операцию.
Вы — первые за почти год люди,
которые согласились с нами поговорить.
И за это я вам очень благодарен.
— А мы благодарны тебе, что пригласил.
Я вообще не понимаю,
что происходит-то просто.
Почему люди не хотят,
почему ты нас пригласил.
— Не, отлично.
Не, мы хотим и пришли.
— Супер. Это очень классно.
Изначально мы писали
и приглашали на интервью Вику.
Но, как я понял, вам комфортнее
давать интервью вдвоём?
— Тут даже не в этом.
Наверное, не комфортнее вдвоём. Просто…
— Нет, вообще некомфортно,
потому что мы по одному
любим давать интервью.
— Оказалось, как ты позвонил Андрею,
я не смотрел твои передачи вообще.
— Я смотрела.
— Вот Вика смотрела.
Я не смотрел. И думал,
это нечто такое вот совершенно,
будем говорить, оголтелое,
со знамёнами всевозможными,
радужными, да.
И думаю: «Это не моя тема.
Всё, и не надо».
Но потом я всё-таки взял и посмотрел.
— Но я проявила настойчивость —
и он посмотрел все твои интервью.
— Да не все! Ну конечно выборочно.
То, что попросил, и ещё.
И мне показалось,
может быть интересным будет
какой-то создать некий…
…в этой передаче какую-то атмосферу,
и некий совершенно
другой образ России.
Потому что какие-то есть чаяния
положительные, я вижу, с этой стороны,
и хотелось бы, чтобы и нас услышали.
А Вика очень эмоциональна.
Вот эта структурированность
её разговора совершенно женская.
И мне показалось, потому что, зная,
как ты выборочно и чётко работаешь
со словами, с вопросами,
было бы интереснее, если бы я, наверное,
ответил по-своему, чтобы дополнить.
Потому что жена и…
Как бы, правильно сказать?
Она моя лучшая половина.
Мы единое целое.
Правда, находимся в таком
вареве постоянной притирки.
— Уже 36 лет.
— Ну, всё равно. Всё равно.
— Ну так.
— А радужное вам где померещилось,
когда вы…?
— Почему померещилось? Это твоя тема.
Мне казалось раньше.
— Так кажется же на основе чего-то.
— Так в самом деле. Слово пропущено
«кажется» — значит, всё.
Нет, я сейчас по-другому отношусь
к этому ко всему, и поэтому я здесь.
— Давайте тогда для тех,
кто не в контексте.
Вику Цыганову представлять не надо,
её знают все.
Вадим Цыганов — это поэт, продюсер,
скульптор, предприниматель.
Человек, который пишет песни
Вике Цыгановой, и не только.
И человек, который написал,
как минимум три —
как минимум три — песни, которые
знают много миллионов людей,
говорящих или понимающих
русский язык.
Это «Русская водка»,
которую поёт Вика сольно.
Это «Приходите в мой дом»,
которую поёт Михаил Круг
вместе с Викой Цыгановой.
И «Золотые купола», которую
Михаил Круг поёт сольно.
— А «Вагнер» где?
— Про «Вагнер» мы отдельно поговорим.
— А «Андреевский флаг»?
— Как бы не срезонировал
«Вагнер» в этом году,
всё-таки его знают меньше,
чем «Золотые купола».
Ну это надо признать.
— Ну… не знаю.
Вот сегодня уже не знаю, Юр.
— Я специально сделал запрос,
и у меня есть просто данные:
минимум вот на всех ресурсах —
100 тысяч просмотров в день.
Минимум! Это запрос.
Но есть люди, которые
постоянно выкладывают.
Я считаю сейчас. Чужой, у него
5 подписчиков было месяц назад —
просмотры сейчас под миллион.
Вот это те показатели, которые мне бы…
— Мне нравится и та, и другая песня,
так что даже спорить не надо.
— Спорная репрезентативность всё-таки.
— В моменте тоже работает всё.
— Про «Вагнер» поговорим.
[Музыкальная перебивка]
Мы в Зальцбурге!
Вот в этом доме в 1756-м году
родился Моцарт.
А в 1773-м году его семья
переехала на ту сторону реки,
на Макарт-плац.
Сейчас в обоих домах работают музеи.
А если вы хотите узнать
больше про жизнь и творчество
великого австрийского
композитора, не выходя из дома,
это можно сделать у моих давних друзей
из онлайн-лектория «Синхронизация».
Оформив подписку на «Синхронизацию»,
вы обеспечиваете себя интересным
и развивающим досугом на год вперёд.
Вам будут доступны курсы по кино, искусству,
литературе и другим направлениям,
с которыми можно отдыхать
и расширять свой кругозор одновременно.
Возвращаясь к Моцарту,
в подписку входит курс
«Великие композиторы:
как слушать классиков».
Внутри курса очень много
интересных деталей
из биографии главных
композиторов мира.
И очень понятное объяснение какую роль
каждый из них сыграл в развитии музыки.
Моцарт, например, полностью
перевернул представление об опере.
До него опера чем-то
напоминала эстрадный концерт:
разные солисты исполняют разные арии,
общая тема вечера понятна —
но завязки, кульминации и развязки нет.
А в операх Моцарта
действие не прекращается.
Его герои выходят на сцену и уходят с неё,
общаясь друг с другом.
Солисты рассказывают истории,
и всё это без пауз в музыке.
По подписке «Синхронизации» доступно
более 100 курсов по 20-ти темам.
Напомню некоторые, которые
запомнились мне больше всего
и про которые я уже рассказывал
в предыдущих интеграциях.
Курс «О чём молчат картины»
разбирает творчество
двадцати величайших художников мира.
Курс «Кино глазами режиссёров»
про восемнадцать режиссёров,
среди которых и великие классики,
и выдающиеся современники.
Курс «Литература. Полное погружение» —
с разбором главных книг и писателей
в истории мировой литературы.
От Достоевского до Хемингуэя.
Все эти курсы можно смотреть
или слушать по единой годовой подписке.
Берите сколько хотите и что хотите.
А чтобы такой объём знаний
было легче усвоить,
на каждом курсе есть тесты и памятки.
Плюс часть материала подаётся
через игровые механики.
Ещё одна причина почему курсы
«Синхронизации» легко усваиваются —
лекторы и формат подачи материала.
Все курсы в лектории ведут эксперты
с профильным образованием
и большим опытом,
которые рассказывают о предмете
живым, а не шаблонным языком.
При этом лекторам можно задавать
любые вопросы по курсу.
А с другими слушателями —
обсуждать кино, музыку и картины.
Каждый месяц в «Синхронизации» учатся
и расширяют свой кругозор 12 тысяч человек.
Поэтому вы точно найдёте тех,
кто разделяет ваши интересы.
Самый выгодный способ
подключиться к «Синхронизации» —
купить годовую подписку.
Она стоит 36 000 рублей.
Но по этому промокоду
годовой доступ ко всем курсам
обойдётся вам в 12 600 рублей,
то есть на 65% дешевле.
Промокод действует и на любой
курс «Синхронизации» —
тогда будет скидка 15%.
Но подписку брать выгоднее,
чем покупать курсы по отдельности.
Тем более платёж можно
разбить на четыре части.
Тогда в первые месяцы оплата
будет сниматься раз в две недели.
А платить можно и российской,
и зарубежной картой.
Все подробности по ссылке в описании.
Переходим, оформляем подписку
и развиваем себя!
[Музыкальная перебивка]
Несколько вопросов по тем песням,
которые я сейчас перечислил,
которые в первую очередь приходят
на ум, когда про них говорят.
«Приходите в мой дом» у вас
хотела купить Алла Пугачёва?
— Не купить даже, это был разговор.
У меня идеальный слух.
То есть вот я не музыкальный, да,
но вот я ловлю какие-то тонкие вещи.
И в четыре часа утра,
пятница 13-е, звонок.
Я поднимаю: «Да?»
А у меня всегда пара телефонов,
и там: (неразборчиво говорит).
Я говорю: «Здравствуйте,
Алла Борисовна».
Она такая: «Опа! Стоп…»
То есть я сразу узнаю.
И она говорит: «Я хочу вот взять —
не купить — взять у вас песню».
— А где она услышала её?
— Откуда я знаю?
— Не, я уже спела эту песню.
— Вика же сначала её спела где-то,
и там получился какой-то сговор.
Я сказал: «Берите пойте, но не продавать,
у Вики я её не заберу».
Она предложила поработать с ней.
Я сказал, что я не готов
работать с ней.
— С ней — с Пугачёвой?
— Да. Я сказал-
— Как продюсер, как поэт, соавтор?
— Вообще не готов.
Она до сих пор мне неинтересна,
и тогда никогда не была интересна.
Это правда. И это откровенно.
Буквально через три дня пришёл Круг.
И тоже до этого звонили все.
То есть, видать, оно как-то резонирует.
Есть вещи, которые витают в воздухе.
Вот так.
— Ну да. Люди это чувствуют.
И Миша пришёл тоже с огромным
желанием спеть эту песню.
— (Дудь) Какое у вас впечатление
осталось от Михаила Круга?
— Самое хорошее.
— Я однозначно не буду говорить,
потому что тут невозможно.
А по поводу… Он очень любил Вику.
Вот это реально. Приезжал с цветами и…
Он к моим родителям
приезжал заведомо, да.
— В первый раз. Да.
— Знакомиться, знаешь, так приезжал.
Прямо как жених! (смеётся)
— На старом Мерседесе…
У меня такое немножко было
от него ощущение мужиковатости,
но это есть корневое, да.
И вот насчёт поэзии, чтобы ты понимал,
там было что-то такое,
что пронизывало душу.
— (Вика) Корябало и цепляло.
— Вот предположим первые его строки:
«Весна опять пришла
И лучики тепла
Доверчиво глядят в моё окно», —
это что, это «Детский сад»?
Нет, это «Владимирский централ».
Ты понимаешь? Вот этот слом:
душа ребёнка и тяжелейшая ситуация —
он у всех слушателей
на подсознании выбивал слезу,
выбивал какую-то…
— А это разве его стихи?
— Да!
— «Владимирский централ»
написан не на слова…?
— Нет. Там были подсказки.
— …Саши Севера?
— Это подсказки.
— Я не знаю.
— Подсказки Севера?
— Да, там какие-то правки были.
Но это Миша Круг.
— Юр, то, что я знаю…
— Меня не обмануть,
потому что я занимаюсь словом.
— Я знаю точно, что пишет Вадим.
И первая песня, которую он мне написал,
была «Андреевский флаг». Вообще первая.
И я очень засомневалась, что можно
за ночь написать такой текст.
Вот. А Мишу я вообще не хотела
воспринимать поначалу.
— (Вадим) А ты расскажи как.
— Я его не знала.
Я сказала: «Я с этим мужиком
петь не буду, я его не знаю».
— Великолепный юмор.
— Он харизматичный, естественно, человек,
сейчас затёртое несколько слово.
Очень вспыльчивый.
— И тут же отходчивый.
— Но он очень настоящий.
Он очень настоящий.
Он очень искренний, открытый.
С каким-то юмором. Помнишь, как наврал,
что приедут журналисты
из Америки нас снимать?
То есть ему надо было
получить какой-то… (смеётся)
— Он решил подъехать.
— Подъехать, да. Правильно.
— Там получилось такое.
Он приехал и сказал:
«Вадим, продай эту песню!»
Я говорю: «Вы что, сговорились что ли?»
— А я стала говорить: «Нет, петь не буду».
— Да, да. «Продай. Я вообще всё…»
Я говорю: «Так может с Викой споёте?
И будет очень здорово, ты же хотел».
Он говорит: «Я буду счастливым.
Вообще! Давай, давай».
Прихожу. И вот мы разговариваем,
и заходит Вика.
Я говорю: «Давай споёшь
с Михаилом Кругом».
Вика: «Я петь с ним не буду!»
— развернулась и ушла.
(Вика смеётся)
И он такой в шоке. Я говорю: «Миш, ты чё?
Ты чё! Подожди».
Он засобирался убегать.
Я говорю: «Я решу этот вопрос.
Подожди, я знаю, как сделать там всё».
И они разыграли.
На следующий день мы договорились:
они приедут, а я Вику подготовлю.
Я говорю: «Дай.
У меня есть шанс, я подготовлю».
И они сделали, как будто они
приезжают с американским журналистом.
Представляешь? Я захожу — а мы
с гастролей приезжаем после концерта.
Сидят за столом, берут интервью,
у американского журналиста.
Я говорю: «Ну ладно, я посижу», — и они так
по-английски что-то пробуют с переводчиком.
Но оказывается, разыграли потом меня.
Это его просто человек был,
что-то болтал на английском.
— Русский, который играл на английском?
— Да. А на студии разыграли меня.
И он говорит: «Ну только зайди в студию,
начните петь, и мы посмотрим».
— А я всех там подговорил.
И Мишу, и его музыкантов,
и главное — Валеру Курылева.
— Есть клип у нас ещё «Постой, душа».
Там вот эти все были исполнители.
— И говорю: «Как Вика начнёт петь,
вы сразу захлопайте.
Скажите, что прямо
офигенно голоса подходят».
И вот Миша встаёт на первые два слова,
и Вика — и всё «вау, вау, вау!» начинают.
И Вика так смотрит.
Говорит: «У вас идеально
подходят голоса!» — и всё.
И мы её срубили, Вику, так.
— Коварно!
— Коварно.
— Нет, ну нормально. На самом деле
голоса-то действительно подходят.
И природа наших человеческих
каких-то качеств очень похожая.
Поэтому я согласилась сразу.
— Я благодарю Мишу и Вику.
Восемь лет в хит-параде.
Ни одна песня в России
столько не…
— Вы говорили, что даже
больше, чем «Рюмка водки».
— Да! Точно.
[Музыкальная заставка]
— Вы оба — православные,
воцерковлённые люди.
Когда религия в вашу жизнь пришла?
— Чтобы было понятно, да…
— Ой, хорошая ситуация.
— Вот чтобы начать
этот разговор, я бы спросил.
Мне очень важно: понимаешь ли
ты тогда нас в этом случае.
Ты православный?
— Да.
— О, слава Богу.
— Ты, значит, понимаешь…
— Смотрите: я верю в Бога,
но я не воцерковлен.
— Как у нас.
— Ну, ты крещёный?
— Я крещёный. Я верю в Бога.
— Ну слава Богу.
— Бог есть, но в храм я не хожу. Вот так.
— Это пока.
— В общем придерживаешься:
«храм не в брёвнах, а в рёбрах», да?
— Ну, моим языком: мне не нужны посредники
для того, чтобы общаться с Богом.
Вот так вот.
— Ну это позиция молодых людей.
Пока ещё.
— Не обсуждается.
— Не, извините, если я на личную какую-то…
Поскольку мы братья уже во Христе,
поэтому я чуть, так сказать…
— Сёстры.
— И сёстры.
— Не, пусть Вика расскажет.
У меня и своя история.
— Нет, ты начинай, рассказывай.
Потому что я хотела
про Дербенёва рассказать историю.
— Давай так начинай.
— Ну я много чего не помню.
— История про Дербенёва — это,
когда вы вместе ездили на Байкал.
Поэт-песенник Дербенёв.
— Да, Леонид Петрович.
— Он толкнул.
— Да. Он подтолкнул, потому что увидел то,
что вы крест снимаете, когда в баню идёте,
а он сказал, что нужно
поцеловать его или…?
— Прижать к груди, чтобы он принял.
— Там получилось,
то, что, когда сердце,
знаешь, как луч пронзил,
то, что я понял,
что он меня не обманывал, —
потому что, наверное, около часов 12-13
у него горела постоянно лампадка,
и он когда хотел мне отдать Библию,
я понял, что это искренне
только в тот момент.
— Он очень много с нами говорил.
— Он специально приехал на интервью.
— Какой это год был?
— 1991-й, по-моему.
— А, начало 90-х.
— Примерно так, да.
Вика хит-лайнеры собирала все.
— Он с нами полетел на концерт.
— Специально.
— Он брал интервью. Я понимаю, что пути Господни
— это вот действительно счастье.
Моё счастье, что я вообще
работаю и жива до сих пор,
что мне попадаются такие люди,
понимаешь, и попадались.
— И на вас это повлияло?
— Конечно.
— Ну, его общество.
— Конечно.
— Вы прилетели в Москву и крестились?
— Ну вот Вика расскажет.
— Нет, ну… Крестились, да.
— Да. Но всё равно было
через тернии к звёздам там.
— Это уже венчание, это уже другое.
Крестились мы почти сразу, причём
на Ваганьковом кладбище в Москве.
— Напротив Владимира
Семёновича Высоцкого.
— Да, и в церкви Андрея Первозванного.
А уже венчались в Георгия Победоносца.
Вот это как раз напротив
памятника Есенина и Высоцкого.
— Вы часто в своих интервью
апеллируете к старцу Илию.
Это ваш духовник?
— Ну, так получилось,
что он стал духовником.
А на сегодняшний момент
там появился человек,
который отсекает всё ненужное.
Батюшка уже старенький.
Ну, я считаю, наверное, так нормально.
— А расскажите о нём, кто это?
— Кто?
— Старец Илий.
— О нём очень долго можно разговаривать.
— Коротко.
— Я познакомилась с ним тоже…
Я просто даты все не помню, Юр. Честно.
У меня ещё были всякие
с головой нехорошие вещи,
которые действительно…
Выпадают целые отрезки.
Был такой момент, что я уже
просто хотела уходить со сцены.
Я понимала, что вся моя жизнь
какая-то неправильная.
Ну, вот всё не так.
Шоу-бизнес, вот эти поездки, всякая фигня.
В общем, как будто я стою,
знаешь, как в шпагате каком-то.
На двух стульях:
вот так одна нога, другая сюда.
И мы поехали в Оптину пустынь.
Причём нас туда пригласил один
человек, который был даже в такой…
— В группировке.
— В бандитской группировке. Да, да, да.
Человек жив, мы с ним дружим.
Он очень большими делами,
серьёзными, занимается.
— Занимается хлебом.
— Хлебом, выращиванием хлеба.
— Уже не как гангстер?
— Нет, это давно всё было.
— Люди меняются, слава Богу.
— Они и храмы строили тогда, знаешь.
— Ну: днём убиваю, а вечером молюсь.
— Нет, нет, нет.
— Нет, он не убивал никого.
Этот человек никого не убивал.
Мы знаем тех, которые убивали
— сидят уже пожизненно.
Но возможно, они исправились тоже.
— Вы поехали в Оптину пустынь
и там познакомились?
— Нет, я его знала. А познакомилась
с батюшкой именно там, да.
И это было какое-то холодное время года.
И я ждала батюшку. И удивительно:
люди к нему очереди стоят
и постоянно хотели,
а он просто ко мне подошёл.
Ну, меня подвели к нему.
И он со мной…
Я встала на колени, и просто он плакал
вместе со мной, жалея меня.
То есть я ничего не говорила:
кто я, чем я занимаюсь.
То есть вот просто такая, видать,
была боль в моей душе, в моём сердце.
Какая-то даже на грани отчаяния.
То есть просто какая-то
бешеная популярность, известность,
всякие стадионы, и вдруг — ба-бах
— такая пропасть непонимания.
И я не понимаю, как двигаться, потому что
я ощущаю, что люди, которые вокруг меня —
многие чужие мне. Вот по душе чужие.
И как это всё пережить, я не знала.
И батюшка со мной — не знаю,
минут 30, наверное, мы были.
Он сидел. Накрыл меня
вот так своей бородой,
он худенький,
очень маленький, и он плакал.
А потом спрашивает: «А что ты делаешь?
Чем ты вообще занимаешься?
Как тебя зовут?»
Я сказала, что я песни пою,
и вот я тебе сейчас скажу.
«Я пою песни».
Он говорит: «Про что?»
Я говорю: «Ну я пою про родину.
Про флаг пою…»
— (Вадим) Андреевский.
— «…Андреевский.
«Про водку, батюшка, пою», —
и снова плакала,
вот, и он заулыбался очень так
совершенно по-доброму.
Знаете, наверное,
в жизни редко встретишь человека,
который бы вот в тот момент мог разделить
даже твою обиду, даже твоё несогласие.
— Он сказал «попой еще».
— Да, он меня благословил-
— Попой еще?
— Попой, да.
Он говорит: «Надо попеть для родины.
Попой, попой».
— Не помню «для родины»,
но «попой» точно был.
— А какой это год вы не помните,
середина 90-х или 2000-е уже?
— Нет, это где-то… Я сейчас скажу,
это где-то 1997-й год.
— Не, не, не. Раньше, Вадюша.
Ну, вот это с цифрами…
— (Дудь) Ну 90-е? Угу.
— Ну, 1995-й, может быть.
— Когда мы с тобой в Италию ездили?
Я потому что к батюшке пришла вот
в такой соболей шубе, помнишь?
Которую ты мне подарил.
— Да, да, да.
Я у Fendi тогда заказывал.
— Просто люди заметили,
как я в лужу упала в этой шубе.
— Вы были в шубе Fendi на…?
— Нет, это моя была шуба.
— Да, мы ездили заказывать,
а потом там кинули…
— Там у нас украли это всё!
— Бог с ним.
Там была ситуация,
из-за чего батюшка и понял:
что Вика вышли из машины, увидела его
— и просто, знаешь, лужа, снег,
в этой прям к нему на колени.
— Это мне рассказывали, я не помню.
— То есть, наверное,
может быть, это и сыграло.
— Для кого-то это было шоком, да.
— Там без разницы.
Лужи, снег — и она прям упала.
— Эта моя вера в тот момент
была очень-очень пламенная.
Она очень была молодая
и очень пламенная.
— Вы сказали, что кто-то
сейчас отсекает от него.
— Ну… вот это так и есть. Да.
— Он духовник Патриарха Кирилла сейчас?
— Ну вообще,
наверное, да.
— Я вот сейчас боюсь…
— Я думаю, что Патриарх
конечно исповедуется.
— Это точно было, когда
Кирилл стал Патриархом?
— Потому что тут может
что-то поменяться, я не знаю.
— То есть это человек,
который исповедует Патриарха?
— Да.
— Ага. А отсекают по этой причине?
Или просто потому что
он супер популярен?
— Я не знаю.
Мне кажется, вся та ситуация,
которая и с ковидом,
и со Священной военной операцией,
она, наверное…
Ну, времена-то жёсткие —
наверное, и жёсткий подход.
Я так думаю.
— Вы как-то говорили, Вадим:
«Сколько у нас таких героев!
Целый список. А еще — духовные люди.
Батюшка Илий, старец отец Сергий».
И Вика сказала: «Да, все они —
люди духовно наполненные».
Отец Сергий — вы имели
в виду схиигумена Сергия?
— Да.
— Слушайте. Ну смотрите:
Схиигумен Сергий в 1979-м году
работал в милиции,
был уволен за дискредитацию.
В 1984-м году совершил ДТП, повлекшее
вред здоровью и смерти человека.
В 1986-м году сознался в убийстве при разбое
с отягчающими обстоятельствами —
получил тринадцать лет тюрьмы.
Уже в этом веке он организовал
секту в Свердловской области,
где в том числе послушников били.
Например крапивой и кабельным шнуром.
Это свидетельства послушников бывших.
А в 2020-м году
Патриарх Кирилл лишил его сана.
Чем этот человек близок вам по духу?
— Можно я вставлю?
— Ты начни, да.
— Значит, у меня-то
ситуация совершенно простая.
Я это не знаю. Вот это. И не читаю.
Я говорю то, что я вижу и слышу.
Поэтому для меня это является
моим пониманием, личным.
Кроме этого, есть один великий пример
жизни, который знают практически все.
Это человек, который
висел рядом с Христом.
— С правой стороны.
— Да.
И когда пришло время,
Господь ему сказал:
«Ты будешь в раю сегодня, поверь мне».
— «Помяни меня, Господи,
во Царствии Своем» —
сказал разбойник.
— Когда человек раскаивается,
тогда происходит что-то большее.
Вот если это так пропускали
и делали наши власти,
может быть, это неправильно. Но на то
воля Божья, чтобы он оказался там.
Я сейчас могу сказать одно.
Сергей, да, Отец Сергий.
В миру, как звали его?
— Я не помню.
— А чего ты не нашёл?
— А вот сейчас. Вот это главное.
Случилось вот что:
мы приехали на Ганину Яму.
И он рассказывал: «Вот здесь…»
А он был настоятелем.
— Игумен, да.
— Игуменом.
«Вот здесь расстреляли царскую семью,
вот здесь закопали,
вот тут это всё было».
А я стою и смотрю.
А нас туда привёл Вараксин и сказал:
«Когда мы были детьми,
полметра было гашёной извести —
ну когда пережигали тела —
и мы нашли, — говорит, —
печатку золотую с изумрудом,
и начали раскапывать.
И пригласили сюда из УГМК отца Сергия».
И вдруг меня прошибает.
Он говорит: «Вот сюда бы
надо памятник поставить».
А я говорю: «Я знаю, какой памятник
сюда надо поставить царской семье».
Вика свидетель.
Что меня дёрнуло — я не знаю.
И он потом так на меня
смотрит и говорит: «Ставь».
Не спрашивая ничего!
Потом приехал Викентий к нам,
митрополит, разговаривать по этому.
Сейчас стоит этот памятник там —
Крест Покаянный.
Его звали в миру Николай Романов.
Как царя!
— То есть вы знак увидели, что
его звали так же, как Николая II-го?
— Это потом я узнал!
Я потом узнал на Афоне это.
— Но как это отменяет убийства?
— Какие убийства?!
— Которые он совершил.
— Ну мы же только что с тобой говорили,
ты пропускаешь самое главное.
Кто первый попал в рай?
— Вы к тому, что он раскаялся?
— Я думаю, да. Я говорю:
или пропустили почему,
или такое глубокое покаяние было.
Потому что многие вещи
этот человек говорил настолько…
Ну вот…
Я с ним потом встретился
на Афоне, когда оформлял…
Я оформлял келью Владимиру
Владимировичу Путину,
и там мы с ним встретились,
он поднимался на вершину,
и разговаривал с ним.
Я его знаю только по этим эпизодам:
что это огненный, честный человек.
— Пламенный человек.
— А дальше… Да.
— Юр, а вот мне можно вопрос тебе задать?
А почему ты это вот задаёшь?
Ты же понимаешь, что человек
любой, тем более, там…
Ну любой человек, мы все грешные люди.
От Адама мы получили
вот эту вот всю рутину.
— Сто процентов. Я объясню.
Потому что в ваших словах я вижу
прямо… (набирает воздуха) М-м-м…
Ну, вы наделяете
авторитетом и мудростью человека-
— Человек же может покаяться.
— …который далеко не факт
этого заслуживает.
И там история нарушений…
— Ну я же сказал про пламенность.
— Сегодня же Пётр мытарь. Ты знаешь,
человек, который забирал деньги?
У всех.
— Прошу прощения, Вика.
Просто пламенностью
может увлечь просто любой —
я не говорю сейчас про него,
к нему другие вопросы и претензии —
ну, проходимец.
То есть можно быть
настолько пламенным или нет-
— Юр, ну тебе это судить или мне?
Ну как же так?
— Зачем нам это судить?
— Вам же важно, к чему вы прислушиваетесь.
— Я же знаю его с одной стороны.
— Человек же построил монастырь.
— Так. А если есть сторона, скрытая от вас,
тёмная, страшная —
разве вам это неважно?
Разве это не повлияет
на ваше отношение к нему?
И к тому — можно ли
прислушиваться к его советам?
— Нет, это же можно шею себе свернуть самому.
Просто ты погрязнешь в осуждении.
Потому что, если человек покаялся…
Мы же не на исповеди у тебя с тобой.
— Это не осуждение. Это знание.
— Ну Вика правильно говорит.
— Ну, знания. Ну…
— Юр, но не всё же так однозначно.
— Простите, что?
— Это же не всё же так однозначно.
Правда. Не всё так однозначно.
Вот почему ты думаешь, что именно так,
что говоришь — и есть это истина?
— Я сидела за столом тоже, когда люди сидят
из «Вагнера» и говорят «я сидел за убийство».
— (Дудь) Про это спросим.
— Подожди.
Вот скажи мне, пожалуйста-
— Можно ли простить человека за убийство?
Конечно. Никаких вопросов.
Каждый может искупить свою вину.
Можно ли наделять человека тем,
что он источник мудрости…
— А что я там сказал? Про какую мудрость?
— Не, так я же спросил.
Мой вопрос был в том:
чем человек близок вам по духу?
— Повтори.
Повтори, пожалуйста. Я говорю:
то, что он пламенный человек.
— «Духовные люди.
Все это — не просто наши друзья,
это близкие нам по духу люди».
И мой вопрос был:
чем он близок вам по духу?
— Я же сказал: своей пламенностью.
— Всё. Это ответ.
— Этой пламенностью. То, что, я когда
в последний раз к нему приехал,
он говорит: «Вот здесь
будет стоять монастырь,
здесь будут креститься китайцы,
на 40 тысяч человек.
Я посмотрел — а там, я не знаю,
как третий храм. Вот прямо реально.
— Те же слова и то же говорит батюшка Илий,
что китайцы будут принимать православие.
— И он это делает. И видя, как он работает-
— Принимают?
— Принимают.
Принимают. На Дальнем Востоке
принимают. Приезжают, женятся.
— Когда я познакомился с батюшкой Илием
в первый раз, вот Вика рассказывала,
я зашёл, была такая изморозь, да.
И прямо открываю дверь…
И там скрипучая такая дверь,
и всё заставлено книгами.
Я говорю: «Что это за книги?» Смотрю,
а там всё на китайском языке.
А там их тысячи!
Я у батюшки спрашиваю: «Что это такое?»
Он говорит: «Это Библии на китайском.
Китайцы дойдут до Урала
и будут принимать православие».
[Музыкальная заставка]
— Вика, вы говорили в этом году…
Вы очень эмоционально восприняли
выступление Олега Газманова.
Новогоднее, когда он в Дубае
выступал на Новый год,
и к нему подошли, попросили
высказаться о войне.
И вы сказали: «Он отвечает:
"Уйдите, артист устал".
То есть, на Васильевском спуске
петь он не устал, а тут устал.
И люди это всё видят. Я бы в глаз дала.
Я поэтому в Дубай сейчас не езжу,
там вся нечисть собралась».
— (Смеясь) И мы приехали к этой нечисти.
— Но мы с вами встречаемся в Дубае.
— Так я же рассказал.
Мы говорим про работу, правильно?
А мы встретились с вами.
— Да, мы три года не приезжали.
— С нечистью.
— Юр, кого ты имеешь в виду?
— На себя, что ли, навешиваешь ярлыки?
— Мы к тебе хорошо относимся.
— Не, мы говорим про концерты.
Про вот такие концерты.
— А-а.
— Там нечисть для меня,
и Вика то, что говорила, —
это выдранное.
Там же был и Меладзе.
Вот для меня это предатель.
— Он нечисть?
— Конечно.
— Ага.
— Конечно. Рядом с ним и Рева там был,
тоже для меня это предатель.
— Тоже нечисть?
— Для меня да.
Да. Да.
— Но если человек покается,
может быть, будет не нечисть.
— Когда Вику спрашивали это,
Вика точно дала бы в глаз.
Я точно это знаю.
— Ну ладно.
Не надо уж меня демонизировать настолько.
— Она не говорила про Газманова, а про это.
И Олег обиделся. И зря,
потому что, если ты декларируешь,
и тебя выводят на первые,
выводят тебя на первые,
будем говорить, ряды со знамёнами,
будь добр тогда — соответствуй.
А здесь некое раздвоение личности.
— То есть соответствовать: это он
должен был тогда сказать, что…
— Ну или сказать. Или что-то сделать.
А там были сказаны другие вещи.
— Мне просто как женщине
это было неприятно,
что действительно перекрыла
девушка его, сказала «артист устал».
Ну это как-то…
И я попросила прощения.
На совершенно другой
передаче ещё было, да.
— Причём зря.
Я специально позвонил ему и сказал-
— Ну я хотела дать ему какой-то
шанс ответить красиво.
А он не ответил.
— (Вадим) Он обиделся.
— Он даже как-то очень…
— Кто-то живёт двойной жизнью.
Вика там даже про песни сказала, что
под его песни никто не пойдёт воевать.
Ну может быть. Это её личные суждения.
У него действительно хорошие песни.
Вот по идее. По большому-то.
Они больше для меня плюс, чем минус.
Немножко такое
«взвейтесь и разденьтесь»,
но такие тоже должны
быть парадные песни.
— «Взвейтесь и разденьтесь»?
— Ну да.
— Это такой образ на простоту?
— На всё.
— То есть вы имели в виду, что вы не приезжаете
в Дубай на концерты, а не вообще?
— Ну конечно, конечно.
— Да нет. Зачем искушать судьбу?
Потому что действительно
всё было очень напряжённо.
Я одна из первых приезжала
в Дубай на Рождество.
Я приезжала на открытие храма.
Вчера была на службе.
Вчера был уникальный день.
И вот сегодня перед тобой, буквально
перед записью, позвонили, что…
Вчера был праздник
памяти Фёдора Ушакова.
И вот тоже ещё до батюшки
и старца Илия был такой момент,
когда наш духовник
Николай Владимирович Соколов
позвонил и позвал меня на Корфу.
Нас с Вадимом.
Это было вот прямо в эти дни.
То есть вчера был день памяти,
и вот в эти же дни.
Только 20 лет назад. Вот.
И мы поехали.
Состояние у меня было жуткое.
И вчера. До вчерашнего дня у меня тоже.
Если 20 лет отмотать,
20 лет спустя оно тоже было жутким.
И вдруг мне прилетает
такая весточка с Крыма:
«Поздравляю с праздником
Фёдора Ушакова!»
И вот я вспомнила и так обрадовалась.
У меня душа просто возликовала,
потому что, когда я была тогда на Корфу,
я не хотела петь уже.
Ни выступать, ни петь я не хотела.
У меня действительно было жуткое,
такое тяжёлое состояние
бросить всё.
Потому что я театр бросила —
я много что бросала, уходила,
где моей душе было
не по кайфу, не хорошо.
Меня это раздражало как-то…
Расстраивало даже. Не раздражало,
а именно как-то расстраивало.
Потому что я как будто
не своя в этой среде.
И вот я подошла к иконе.
А его к лику святых причислили
именно вначале в Греции.
И я вот так склонила голову, плачу.
А стоят наши ребята
черноморского флота,
монахи поют молитвы, вот.
И я плачу.
Ну не хочу я. Вечером у меня концерт,
идти никуда не хочу.
И вдруг так, понимаешь, я чувствую,
что меня как будто кто-то гладит по голове.
Я смотрю на икону…
Потому что я подошла к ней даже не глядя.
Ну так знаешь: все идут, и я пошла.
А сердце-то разрывается,
и оно просит помощи какой-то.
И я читаю. И на свитке у Фёдора Ушакова
написано: «Не отчаивайтесь!
Сии грозные бури
обернутся ко славе России!»
И я поняла это как некий
девиз своей жизни.
Ещё у меня фамилия Жукова. Тоже, знаешь,
она меня иногда очень
сильно подбадривает. Вот.
И я уехала и работала.
И вечером был концерт.
Греки все стояли, аплодировали,
я пела песню «Вернусь в Россию»,
которую должна была петь
на Евровидении, кстати говоря.
— Да, вы рассказывали.
— И вот вчера тоже такую я
получила весточку, понимаешь?
— Я видел ваши сторис.
Очень колоритно выглядит,
когда вы едете вдоль небоскрёбов
— и вы музыку наложили.
Песнопение православное.
— Там шёл акафист Пресвятой Богородице.
— А он в машине был включён у вас?
— Да, да.
[На фоне звучит акафист]
«…Но я́ко иму́щая держа́ву…»
[Вика напевает акафист]
«…непобеди́мую,
от вся́ких на́с бе́д сво…»
— Так вот этот крест, который
Николаю Романову от Николая Романова,
и батюшка Илий потом меня благословил,
оказался из Курской дуги.
— С Прохоровки.
— С Прохоровки.
Дубы напичканные были осколками,
потому что их брали только на спички.
Ломались все эти, пилы.
И сейчас он там стоит
даже не покрашенный.
Но 15 лет назад…
— 22 года уже!
— Ну да. Вот когда мы были 15 лет,
я говорю: «Ой как хорошо вы покрасили».
Они говорят: «Мы не трогали его».
Он как новый стоит!
Осколками. И батюшка Илий
сказал, что это искупление.
Искупление. Вот то, что была война та —
это было искупление за революцию.
Та кровь. Именно Прохоровка
прямо туда зашла.
— А вот, что бы батюшка Илий
ни сказал, для вас это истина?
— Нет. Ну…
Самое главное — конечно Господь.
Но надо прислушиваться к мудрым людям.
А батюшка Илий…
Через него Господь работает.
— А это ещё уникальный человек.
Ты расскажи ему ситуацию.
— Да. Много историй с ним связано,
в которых я видел чудеса.
Вот с ним связанные чудеса видел.
— Смотрите. Вы часто в своих
интервью апеллируете
к Иоанну Кронштадскому,
к Серафиму Саровскому.
И вы там говорите…
Просто одна из цитат.
— Мы так живём.
— Да, да. Не, я хочу понять просто.
Мы же общаемся,
и я хочу понять какие-то вещи.
Тем более у нас есть пересечения,
в том числе по православию.
«А правда вся в том…»
Вадим, это ваша цитата:
«А правда вся в том, что все, кто пойдет
против России, будет наказан.
И это не мои слова,
это пророчества великих старцев,
например, Иоанна Кронштадтского.
Так было, так есть и так будет всегда.
Наше дело правое».
Объясните мне, как какие-то
фразы и пророчества человека,
который жил 150-200 лет назад,
какое они отношения могут
иметь к сегодняшнему дню?
Почему его экспертиза сегодня
может быть важна?
При всём уважении к…
— Юр, вообще, честно говоря, я не прав.
Знаешь, по одной простой причине:
есть книга книг, Библия,
остальное всё, знаешь, —
доводы и расшифровки.
— (Вика) Комментарии.
— Да. Мне бы проще сказать,
вот как там: по небу будут
летать железные птицы,
миром будет править жёлтая раса,
мир будет окутан паутиной —
ну это будет тогда,
наверное, неинтересно.
Есть более близкие люди, которые…
Иоанн Кронштадтский один
из немногих, простой священник,
который воскрешал людей.
То есть это для меня достаточно уже.
Его авторитет — значит,
некое было общение с Богом,
значит, были какие-то откровения.
Вот и всё просто.
— Вы верите, что он воскрешал людей?
Что человек был мёртв…
— Это доказано.
Всё очень просто.
Тот, кому интересно,
откроет литературу, это и увидит.
— Юр, ты понимаешь, сегодня очень
людей вообще всех заставляют,
как бы, толкают в мистификацию
и вот в такое невежество.
— Да. А мы говорим про сакральные вещи.
— Вот ты мне, например, годишься
в сыновья по возрасту, да?
— Да.
— Ну вот, в принципе. И ты намного умнее,
чем я была тогда вот в твоём
возрасте, понимаешь?
И что я там сказала или видела.
Ну вот лично я понимаю, что жить
не духовно сейчас просто нельзя.
Я не могу сказать ни одной матери,
ни одной жене что-то в глаза,
которая потеряла сына.
Я не могу это сделать.
Ничего не могу сделать
без веры, без Бога.
Я не могу это сделать!
— Так можно же жить, пытаясь
соответствовать заповедям.
Можно жить вполне себе
нравственную жизнь,
но при этом необязательно верить,
что человек мог воскрешать.
— Почему?
— Потому что это абсолютно не научно.
— Юра, но все научные люди —
они все супер верующие люди!
Ну, Черниговская,
которая тебе нравится, там.
И разные другие люди.
— Не уверен, что она считает,
что Кронштадтский оживлял
150 лет назад людей.
— Ты встретишься с ней —
поговоришь. Я тоже не знаю.
Но есть свидетели.
— Сейчас такой разговор.
Мы вступаем в клинч на ровном месте.
— (Дудь) Не, я ваше мнение узнал.
Всё. Этого достаточно.
— Нет, ну у нас нет клинча никакого.
Мне наоборот хочется, потому что у него…
— Я могу сказать точно.
Почему я и спросил тебя:
мы можем по этому поводу…?
Если ты верующий человек,
значит, ты должен это принимать.
Но сейчас получается,
что либо ты троллишь,
либо…
— Верующий не может сомневаться?
— Нет…
— Ну вообще сомнения от лукавого, считается.
— Нет. Нет.
Юр, тут же не об этом разговор.
— Но знания — сила.
— Есть ведь доказанные истории в вере, да,
и поэтому они уже догматичные.
Но при этом ты можешь
взять литературу и почитать.
Тебе же будет интересно вот то,
что я сказал, да?
Ты, наверное, найдёшь и прочитаешь.
— Ну, если я найду пруфы,
что Иоанн Кронштадтский
кого-то воскресал, ну…
— (Вадим) Воскрешал.
— Воскрешал. Ну конечно
мне будет это интересно.
— Ну и хорошо.
Всё, мы уже идём дальше.
[Музыкальная заставка]
— Есть видео на Ютубе, когда к вам приходит
блогер, у которого канал про жильё,
и показывает ваш дом.
Грандиозная усадьба.
Вы водите, показываете экскурсию.
— Да это больше мастерская.
— Да. Как дом-музей выглядит.
Вы рассказываете,
что вложили в дом этот
не меньше 10 миллионов долларов.
— Может, и больше даже.
— (Вика) Да? Я не знала.
— Может быть и больше. Если бы сейчас
кто-то к вам пришёл его покупать,
хотя на рынке нет таких людей, то это бы
стоило 30-40 миллионов долларов.
— Может быть, и больше.
— Может быть и больше. Давайте уточним.
Просто после этого появлялись…
Когда началась война, появлялись
новости, что вы продали дом
для того, чтобы помогать фронту.
— Не, не.
— Это другой.
— Это другой, конечно.
— Тот, который вы продали,
стоил в районе 6 миллионов?
— Не-ет. 20 миллионов.
— 25…
— Цифры писали, что шесть из них
вы пожертвовали фронту.
— Мы говорим про рубли.
— Мы не считали, сколько мы пожертвовали.
— Тот простой.
Юр, если сколько мы потратили
— я уже перестал считать.
Это несколько десятков машин.
Были вложения очень сильные.
Мы занимаемся с Викой именно,
будем говорить, по медицине и по защите:
это всё антидроновое, у Вики госпиталя,
одежда, медицинские буханки.
Только вкладываемся сюда.
И деньги уже не считаем.
Там бывают дни, когда
по миллиону мы просто отдаём.
Всё, что зарабатываем — всё отдаём туда.
Даже не в процентах. Всё.
— Вы там, когда снаружи
стоите, вы говорите, что…
Ну, объясняете стиль дома,
что там микс всего.
И в том числе такой общий
эффект Средневековья.
Ну что Средневековый стиль.
И вы говорите, что: «Мне нравится
очень Средневековье как эпоха.
Там какие были идеалы: рыцари, честь.
Сейчас замазано зелёным дерьмом
— деньгами, будь они неладны.
Такое понятие как совесть ушло».
— Ещё и честь ушла.
— Да. Вот. Потом вы заходите в дом,
и вы рассказываете
про один из своих первых музыкальных
проектов — это «Ласковый май».
Я несколько раз… Там путано расск-
— Каюсь. Каюсь.
Вот за «Ласковый май» каюсь.
— За что?
— Ну вот то, что участвовал в этой истории.
— Это же хорошая группа была.
— Ну, Вик. Мне стыдно,
потому что я тогда не знал Бога.
И для меня Бог был деньги.
Вот я зарабатывал и ничего
не видел кроме этого.
— Я правильно понимаю,
что вы возили клоны тогда?
— Нет, это были не клоны.
— Ну смотрите, вы там…
Тогда расскажите, как это было.
— Сейчас расскажу.
— Потому что я четыре раза пересмотрел,
там путано рассказана история.
А как вы именно зарабатывали? То есть
вы пришли к Разину с чемоданом денег.
— Да.
— Я просто не понял,
куда этот чемодан ушёл.
— Нет. Всё было очень просто.
Разин хотел какого-то
человека посадить.
По-моему, Грозин фамилия, Андрей.
Вот как сейчас помню.
И Грозин пришёл ко мне, говорит:
«Вот, там занимается Разин нехорошим,
давай у него отберём деньги.
Я знаю, что ты с бандитами
имеешь какие-то дела».
Ещё кто-то познакомил,
сказал… Правда, неправда».
Я говорю: «Ну-ка расскажи, расскажи».
И он мне всё рассказал.
И когда он приезжает, я говорю:
«Ты тогда слушай меня».
Он его посадил, кто-то отсидел.
Говорю: «Слушай меня,
и будет всё правильно».
Он мне рассказал, что из Душанбе
прилетает какой-то рейс,
когда везут деньги.
Мы встречаем этого человека
— Грозин его знал.
Я подошёл к нему. Я говорю: «Смотри,
вот ты сейчас с деньгами идёшь,
ты отдаёшь другому,
левому "Ласковому маю".
Я тебе сейчас знакомлю».
— Левому — это те ряженые?
— Да.
— Которые выдавали себя за «Ласковый май».
— «У тебя есть шанс». А вот так вот,
наверное, Господь свёл:
в это же время прилетает Разин.
Не знаю почему.
Я беру его прямо за руку с чемоданом,
подвожу к Разину и говорю: «Вот, Андрей,
есть такой шанс.
Нужно полететь в Душанбе —
и вот столько-то денег».
А он меня в первый раз видит.
Я говорю: «Вот забирай деньги, и всё».
Он говорит: «У меня такое
в первый раз в жизни». А мы не успеваем.
Я говорю: «Дай мне одного своего
исполнителя, и я всё сделаю».
— (Дудь) Так?
— Я взял этого исполнителя.
И сказал: «Андрей, у тебя ошибка.
У тебя группа "Ласковый май",
а надо сделать студию детей-сирот.
И я буду возить по одному их,
и всё мы сделаем».
— То есть вы будете брать одного
настоящего, прибавлять каких-то других…
— (Вадим) Да.
— Но это же обман.
— Так я же покаялся только что.
Перед этим сказал «каюсь».
Это самый такой, конечно, обман.
Тогда время было обмана:
развалили страну, обманули людей.
— Юр, мы тогда моложе были тебя ещё даже.
— Каюсь, каюсь. Я участвовал…
Но самое главное, что люди
были очень довольны. Все.
Потому что мы получали: брали
детей-сирот, выставляли на эту сцену
— Те зарабатывали.
— Они пели.
У них было просто счастье.
— Всё шло в дело.
— А сироты хорошо зарабатывали?
— Ну, я надеюсь, что не жаловались.
Я надеюсь.
Потому что деньги я
передавал директорам,
Рашид Дайрабаев тогда был.
Получал я, но раздавал.
То есть дальше пропускалось всё это.
— Там только идея работала.
— Надеетесь, но не уверены?
— Нет, они были нормально.
— Ну я не видел их обиженными.
Никто ко мне не обращался, что чего-то.
Ну я получал, раздал —
и дальше уже сам не занимался, короче.
— Такой лидер.
— Вы очень часто говорите
и про совесть, и про честь.
И вы очень часто ругаете шоу-бизнес.
У вас давнее противостояние.
— Ну да, потому что ушли.
— Вам… В смысле вы ушли?
— Конечно.
— Да. Вы часто говорите,
что вас там не зовут,
не ставят, и вы неудобные
артисты для очень многих.
— Вот только что, я же говорю,
с шансоном такая история:
зовут, но уже отказываемся.
— Уже не хотим.
— Да. Но у вас претензия ещё
такая эстетически-нравственная.
Вы часто говорите, что шоу-бизнес про-
— Ну это не претензия.
Это, наверное,
нормы какие-то человеческие.
— …про трусы, про безнравственность,
и всё остальное.
— Но так же оно и есть.
— Но как это сочетается с тем,
что в 90-х, когда у вас вышел клип…
Нет, ну подождите. Это уже было,
когда вы пришли к Богу,
когда вы крестились.
«Любовь и смерть», клип Вики Цыгановой
— ну, это просто эротический блокбастер.
— Да?!
На тебя так подействовало?
— Ну вы там, пардон, в прозрачной рубашке…
— Юр, в первый раз я слышу.
От тебя в первый раз.
— Подождите, подождите, подождите.
Ну это прямо эротическое видео.
— Ну а так сколько лет?
— Да, и в те же времена я прекрасно помню…
Я просто застал 90-е. Я помню вас даже
в программе «Звёздный час», вы выступали.
По-моему, даже несколько раз. Вот.
Обложка «СПИД-инфо», где вы
просто показываете грудь.
— Не, не, не. Там ситуация…
— Я была в меховом купальнике.
— Как эта ситуация сочетается с набожностью,
с тем, что вам не нравится шоу-бизнес?
— Юр, тебе развёрнуто ответить или тоже
сказать, что я за это покаялась давно?
— Нет, смотрите.
— Там был купальник меховой.
Батюшка меня отругал.
— Про обложку: они пририсовали,
честное слово говорю.
Честное благородное слово.
Но, опять же, за это каюсь.
Это вот как раз было перед тем.
Перед батюшкой Илием. Вот реально.
— А мне кажется, вот мы сейчас вот…
Такой неглупый человек с нами общается.
— Вот это прорисовано.
— Ну во-первых, это
художественный фильм, да, всё-таки.
— Это прорисовано.
Я об этом говорил.
И вот после этого был батюшка Илий.
Вот после этого.
— Это просто невинное — вообще всё,
что ты показываешь.
— То есть мы были псевдоверующие.
Ну и сейчас у нас проблемки.
Но вот я тоже каюсь за это.
Вот реально каюсь.
Это мне стыдно за это.
За «СПИД-инфо» ужасно стыдно!
А за «Любовь и смерть» —
я там не увидел эротики.
— Тогда ещё не было и других
журналов вообще.
И сейчас. Вот если мы хотим
про это поговорить,
их тогда не было,
вот они были жёлтые, и сейчас их нет.
Поэтому сейчас уже не хочется никуда.
Поэтому, когда ты нас позвал,
я подумала, что это будет
всё-таки глубокое интервью.
— Оно и так глубокое. А мне нравится.
— Но разговор не агитация какая-то
за советскую власть или ещё что-то.
— Мне стыдно.
— Это глупость. Но клип,
когда под эту песню в госпитале стоял
безногий мальчик и меня обнимал,
он говорит: «Я вырос на этой песне».
Ты знаешь, смотрел на эту
рубашку он или не смотрел —
это уже не играет роли.
Он пошёл родину защищать.
— Просто смотрите, мы же
говорим про разные вещи.
Для меня… Если вы услышали
какое-то осуждения или моралите…
— Нет, не осуждение.
Просто ракурс взгляда вот в эту сторону…
— Для меня ни фотография, ни характер
видео — это вообще не проблема.
То есть в моём представлении
это абсолютно нормально.
— А это сейчас для кого тогда?
— Просто для людей, которые
так много говорят про Бога,
мне показалось, как минимум,
справедливым задать этот вопрос.
— Нет, мы не говорим про Бога.
— Вадим, ответ я от вас услышал.
— Юр, ну каюсь.
Вот тогда я не говорил про Бога.
— А я покаялась на исповеди.
— Может, не понимал. Мы тоже начали
этот разговор, опять пропускаешь,
что люди…
каждый человек находится в развитии.
Либо он деградирует.
Либо он идёт на свет.
Но бывает. Конечно, не есть прямая.
Обязательно должны быть какие-то
вещи, на которые ты срываешься,
ты за это каешься — и это нормально.
Если ты не будешь каяться,
то ты обрастёшь грехами.
— Как лодка.
— Тогда это так было.
— И пойдёт на дно.
[Музыкальная заставка]
— Одиннадцать, кажется, лет назад,
когда в Москве, ну и вообще в России,
были протесты после выборов в Госдуму,
тан называемые «болотные протесты»,
вы давали интервью,
в котором сказали, что…
А, точнее вы позже давали интервью,
что во время «болотных протестов»
у вас была встреча с представителями
иностранной спецслужбы.
— Да.
— Расскажите о ней.
— Ты считаешь, меня
сумасшедшим, наверное.
— Ну люди будут смотреть,
пусть они считают.
На самом деле, верующие
люди все сумасшедшие.
— Юр, я сейчас
буду говорить довольно-таки…
…то, о чём хотел с тобой поговорить.
— Давайте уточним.
Просто когда Вика отвечала,
вы один раз развернули листочек.
— Нет. Это…
— Не, не, не. Это ваши какие-то
просто заметки, мысли.
Вы за кадром говорили,
люди просто не поймут.
— Да, да, да.
Ну здесь это ни при чём.
— Апрельские тезисы.
Зачем ты меня сбил — непонятно.
— (Дудь) Пардон.
— Ну ладно.
Наверное…
Меня преследуют всю мою жизнь
и нашу семью
какие-то вещи, которые необъяснимые.
То есть это не мистика.
Я как верующий человек точно
понимаю, что Господь нас ведёт.
Причём очень серьёзно.
Ко мне приехали в то время…
Вот прямо в один день
приехал один человек, который
чуть ли не Иисус Христос якобы, такой.
Прямо приехал к нам домой и…
— Священнослужитель или…?
— Ну вот он не совсем.
— Сектант, наверное, какой-то.
— Он раньше работал в АП, и говорит,
что вёл какой-то 5-й отдел или ещё что-то.
— Методолог?
— Ну…
Бог с ним, забыли про него.
Ты же спрашиваешь о другом.
И в этот же день у меня была встреча.
Мне назначили встречу:
«Приди, там очень серьёзные люди».
Человек…
Я говорю: «Ну поехали со мной,
если ты вот такой Иисус Христос.
Мы потом поедем к батюшке Илию,
и всё с тобой разберёмся.
Всё. Ты согласен?»
Он сначала колебался, колебался:
к батюшке ехать, не ехать.
Ну я его уговорил,
короче, ехать к батюшке.
И заодно заедем там и поговорим.
Ко мне пришёл человек.
Высокий, здоровый.
И сказал: «Давай так: сразу.
Ты умный человек, мы с тобой поговорим.
Мы хотим тебя сделать Патриархом».
— (Вика давится смехом) Боже!
— Я думаю: «Вот это заход!»
— Это человек из спецслужбы?
— Да, слушай дальше.
Говорит: «Я всю жизнь работал
на Советский Союз, и меня бросили.
Я воевал в Африке, в Никарагуа»,
— там где-то ещё что-то.
«Меня бросили, я там 15 лет
отсидел. Я сейчас всё знаю.
Я представляю израильские спецслужбы.
У нас, берём, Гудков будет президентом».
— Старший?
— А? Да я не спрашивал.
Думаешь, мне это интересно —
старший, младший, средний.
«Будет президентом,
а мы уже всё рассчитали».
Сейчас будем
раскачивать всю эту историю.
И ты вот временно,
когда будем свергать этого,
потому что там в крови замешано,
там кто-то кого-то убил…»
Я слушаю. Думаю: «Вот у меня не в первый
раз эта вся фигня, че вы ко мне пристали?»
Я его выслушал и говорю: «Ладно,
сейчас пойду благословение
у батюшки Илия возьму», —
и он сдулся.
Короче, я этого везу, Серафима.
Его, по-моему, Серафим зовут.
— А не Иммануил?
— А Иммануил! Да.
— Иммануил — это из спецслужбы
или который как Иисус Христос?
— Мне сейчас напоминает «Мастера и Маргариту»
вот наш разговор.
Но это реальность.
Короче, беру этого Иммануила,
который Господь.
— Ага.
— И от этих служб едем к батюшке.
Говорю: «Вот, сейчас, батюшка,
первое — мне нужно поговорить с вами.
И вот такая история про спецслужбы.
— Про Патриарха.
— Он как заржал! Батюшка.
Вообще очень сильно долго смеялся.
Я говорю: «Так я ещё вот кого привёз!»
(Вадим вместе с Викой смеются)
Узнал, что Фёдор на Эверест заходит,
он говорит: «Надо туда затащить крест,
и с этого момента пойдёт изменение.
Сразу вот как вы затащите крест,
Фёдор его водрузит…»
Я сделал этот крест,
батюшка тоже посмеялся.
И там он даже написал
с ошибкой одну букву на кресте:
«Да будет свет», там всё — и какую-то
старославянскую другую букву.
Батюшка увидел,
сразу говорит «это ошибка». (смеётся)
Короче, всё рухнуло.
Несмешно?
— Нет, это звучит абсолютно безумно.
Но ещё раз.
— И это так.
— Человек вам серьёзно предлагал или-?
— Серьёзно. На полном серьёзе.
— То есть, и он с вами поехал?
Человек иностранной разведки-
— Нет, нет! Он испарился.
— Испарился, когда вы
предложили ему поехать к батюшке.
— Телепортировался. Да.
Да, за благословением.
Он телепортировался в Израиль сразу же.
— Есть ли шанс, что вас так разыграли?
— Нет.
Нет. У меня, я говорю, что…
— В нашей жизни это нормальная история.
— Юр, если тебе будет интересно,
можно рассказывать такие вещи.
Они за гранью понимания.
— Я думаю, надо выходить
в прямой эфир сразу,
чтобы вот действительно
было всё по чесноку.
— Была встреча с Вием.
Вот прямо на полном серьёзе.
— А зачем Израилю как-то
влиять на политику России?
— Это глупость.
Такие вопросы, они глупые.
— Ну объясните мне. Я не понимаю этого.
— «Телевидение всё наше,
и Израиль весь за нас,
почему же у России
слёзы катятся из глаз?»
Это моё раннее. Лет 30 назад.
— 2006-й год альбом.
— Неважно.
— (Вика) «Веселись, Русь».
— Написано раньше было.
Юр, мы единый мир
на сегодняшний момент,
где религией станов…
Выходит на новый план
новая религия — это цифра, да,
люЦИФЕР там.
И это понятие вытесняет.
То есть мёртвое пробует родить живое.
Мёртвое никогда не рождает живое.
— А какая связь между тем, что государство
Израиль хочет влиять на государство Россию?
— Самое цифровое государство,
которое считает больше всего деньги
и живёт по понятием золотого тельца
— это Израиль.
— Самое цифровое государство
— это вопрос.
— Нет, я говорю так, как есть.
А то, что и Китай сейчас вошёл в эту,
как бы, платформу, ну Бог с ним.
— Хорошо. Про Израиль
чуть-чуть позже поговорим.
— Давайте.
— Вы как-то сказали, Вадим:
«Людям надо читать Ильина,
и "план Даллеса"».
— Это обязательно. Конечно.
— Да. Давайте по порядку:
где прочитать «план Даллеса»?
— Да везде. В интернете есть.
— «План Даллеса» — это фейк.
— Ну и хорошо.
— Я тоже читала про это.
— Его не существует.
— (Вика) Ну и что?
— И никогда не существовало.
— Программа-то есть!
— Юр,
можно говорить:
существовала она, не существовала —
а идёт по «плану Даллеса».
— Название дали такое.
— Нет. Ещё раз, Вадим.
План никогда не был опубликован.
Никаких источников, кроме русскоязычных,
про «план Даллеса» не появлялось.
— Юр, ты меня услышал? Я же ответил.
Я говорю, но всё идёт по этому плану.
Можно говорить «нет».
Давай я скажу: нет.
Но я говорю, читайте в интернете,
там всё идёт по этому.
— Я прочитала. Да, это фейк,
ну и что? А план-то есть.
— Вы прочитали фейк, но
от этого ничего не изменилось.
— (Вика) Ну, не Даллес это написал.
План-то есть. Его кто-то написал.
— Если считать, что цель «плана Даллеса»,
которого не существует, —
и вот здесь появятся ссылка
на подробный разбор того, что его нет-
— Да ради Бога, Юр!
— Да подробный разбор в Библии есть.
— Ты не слышишь меня, а я тебе говорю.
Предположим, это фейк.
Но я говорю: всё равно читайте,
потому что там всё идёт по этому плану.
— Хорошо.
Ещё вы говорите «читайте Ильина».
Я почитал.
— Молодец.
— Например, 1948-й год,
то есть уже три года,
как Вторая мировая закончилась:
«Фашизм был прав,
поскольку исходил из здорового
национально-патриотического чувства,
без которого ни один народ не может
ни утвердить своего существования,
ни создать свою культуру.
Фашизм явление сложное, многостороннее и,
исторически говоря, далеко еще не изжитое.
В нем есть здоровое и больное,
старое и новое,
государственно-охранительное
и разрушительное.
Поэтому в его оценке нужны
спокойствие и справедливость».
О Гитлере, что он говорил:
«Что сделал Гитлер? Он остановил
процесс большевизации в Германии
и оказал этим величайшую услугу Европе».
Про Муссолини:
«Он есть олицетворенная душа фашизма,
носитель его идеи, двигатель ее воли…
Конечно, никто не знает, сколько еще
лет жизни отведено в книге судеб
этому замечательному человеку
и куда поведет Италию его
острый взор и стальная воля…»
Вадим, какая из этих цитат заставила
вас порекомендовать мне Ильина?
— Нет. Эти цитаты — нет.
Эти цитаты меня не трогают,
но я тебе всё равно
отвечу по этому поводу.
Я тебе пришлю ссылочку.
Буквально сегодня.
— Кстати, Ильина
я прочитала в тридцать лет.
Эту книгу, философа.
— Да.
— Подожди. Здесь…
— Но этого я не помню.
— Здесь…
— (Вика) Извините.
— Я сейчас о другом.
— «Майн кампф» читали?
— Нет.
— Там есть очень интересные штуки,
которые вырезали.
Там Гитлер говорит,
Гитлер говорит, да, прямо то, что:
«Мы будем уничтожать евреев,
потому что они коммунисты».
То есть он ставит равенство.
Равенство — вот, наверное, Ильин про это
говорит — между евреями и коммунистами.
Потому что всю интеллигенцию
в России вырезали коммунисты.
Это говорит Гитлер.
— (Дудь задумчиво) Угу…
— Понимаешь, да, о чём я говорю?
«Мы не хотим, чтобы эта зараза
пришла к нам, и мы это сделаем».
Я знаю о неких симпатиях, да.
Я абсолютно не фашист
и никогда не поддерживал эти идеи.
Я общался со многими нашими ребятами
и пытался их увести от этой истории.
Я считаю, что русский —
это не национальность.
Это дух, прежде всего.
Национальность ещё
выкристаллизовывается,
так бы правильно сказать.
Здесь отсылка к Ильину уже твоя.
Я вот именно не отсылал. Вот именно
к этой фразе я не отсылал.
— Ну подождите. К фразе — нет,
но вы говорили «читайте Ильина».
— Ну не всего!
— Ну читайте, разбирайтесь.
— Ну как это не всего?
— Ну есть же те вещи, которые интересны.
— Ну что значит интересно?
— Каждый ищет то, что ему интересно.
— Отношение к нацизму —
это фундаментальная вещь человека.
— Стоп. Вот смотри, как ты прыгаешь:
нацизм и фашизм — это разные вещи.
Поэтому давай ещё раз.
Здесь я уже раскаиваться не буду.
Я говорю о тенденции.
А это, скорее всего, на его совести.
И это точно ошибка.
— (Дудь) Ага?
— У Ильина.
— Почему вас это не трогает, вы сказали?
Почему вас не трогает,
что человек симпатизировал
фашизму и Гитлеру?
— Мне это не нравится.
Мне вот эта часть его не нравится.
— Ну потому что такие
радикальные взгляды.
Они всегда есть.
— Но на другие вы готовы…
— Где-то да. Где-то вещи очень глубокие.
— Не, ну том, что он, например, пишет
о ментальности русского народа.
— Да, да.
— О том, как на нас действует
природа, её масштабы,
какие у нас характеры.
Вот меня удивила
и покорила фраза Ильина,
что единственный народ
вообще на планете,
который имеет возможность разным
народам проживать на одной территории.
— Вообще Россия не про деньги.
— Так проживать.
— Россия — единственная страна,
которая позволяет?
— Да. Да.
Нет, в которой народы живут вместе.
На одном пространстве.
— А много где народы разные
живут на одном пространстве.
— Ну они по-разному живут.
А у нас все уживаются и все дружат.
— Дружат?
— Да.
— А о фашизме говорить зачем?
— А где например?
Мне интересно, что ты хочешь
привести в пример нам,
где здорово?
— Мне например, эта фраза понравилась.
— Здорово?
— Да. Где уживаются и всё здорово?
— Значит, смотрите.
— Где люди уживаются нормально…
— (Вика) В Америке!
— В Соединённых Штатах Америки.
— О-па… Вот это ты прямо в десятку!
150 миллионов — официально
геноцид индейцев, как тебе,
и до сих пор они в резервации?
— Это абсолютно чудовищная вещь.
— (Дудь) Но, подождите,
а как мы колонизировали Сибирь?
Простите, поговорите с татарами.
— Да я всё знаю, Юр!
— Ой, Юра…
Зачем в такие дебри?
— Здесь ты попал.
— (Дудь) У каждой империи…
— Юр, зачем ты нас пытаешь троллить?
— Стоп. Что такое татары?
При штурме Казани было
60% татар, 40% — русских.
То есть это была практически
монолитная история.
— Александр Невский…
— Невский, который заключил договор.
— То есть это вообще не туда.
— Двадцать лет ему было!
— Америка, сейчас, что там происходит
— ну это мама не горюй.
И даже эти 150 миллионов
явно показанных — это не то, Юр.
Не то. Совсем не то.
— То есть их можно было убить
и создать прекрасную Америку?
— (Дудь) Что не то? Колонизация Сибири
— это какое-то мирное мероприятие?
— Нет.
— Все хлеб, соль выносили?
— Нет, колонизация… Постой.
— Все люди уживались на одной территории.
— Это не те масштабы.
— А-а, вы так мерите?
— (Вадим) Конечно.
— Окей.
— А они чё, думаешь,
так меряют 150 миллионов?
— Меня это не интересует.
Мы сейчас говорим о-
— А почему тебя интересует,
что Россия плохая, а то — нормально?
Ты приводишь в пример, что то нормально!
— (Вика) Ну ты же сопоставляешь.
[звук быстрой перемотки плёнки]
— 150 миллионов — официально
геноцид индейцев, как тебе,
и до сих резервация?
— Это абсолютно чудовищная вещь.
[звук быстрой перемотки плёнки]
— Я же сказала,
что народы уживаются и живут.
— То ненормально. Чистый сатанизм.
— Опыт проживания.
— Чистый сатанизм. И подняты флаги уже.
— Опыт проживания на одной территории.
— Мы про сегодняшний день говорим?
— Про сегодняшний. Но а тянется оттуда.
— А сегодняшний не может…
— Не сделано выводов.
— …не строится на тех постулатах.
— Вы хотите сказать, что в США
люди сейчас уживаются не мирно
друг с другом?
— Я считаю, что там всё фальшивое.
— Англичане, британцы,
итальянцы, евреи, мексиканцы.
Вот огромное количество.
— Негры.
— Тот самый плавильный..?
— Негры.
— Те самые африканцы.
Просто темнокожие люди из разных стран.
Они могут быть из Африки,
из других частей света.
Вот. Они сейчас уживаются не мирно?
В Соединенных Штатах Америки.
Ну: да или нет просто.
— Это ещё не коснулось глубины их чувств.
— Хорошо, всё.
Вик, вы как-то Анатолия Чубайса
назвали Сатаной.
— Да?
— (Дудь) За что?
— Да ну. Это слишком много.
— У меня здесь вообще
интересная история. Ну-ка ответь.
— Мы сейчас уже так прыгаем.
Мне кажется…
— Подождите, вы говорили про сатанизм.
— (Вика) Я скажу.
— Да?
— Я читала его высказывания
по поводу Достоевского:
«Я перечитал всего Достоевского.
И я его ненавижу.
Вы знаете, я бы его порвал на части», —
это мнение вот этого
предателя родины. Я думаю.
— Да это не родины.
У него родина одна, он её не предавал.
— У него-то родины-то нет. Я даже не знаю,
какую родину он предаёт.
— Это мимикрия.
Он оказывается и не Чубайс, а Сегал.
И вообще родина у него там — всё.
Поэтому понятно.
— Когда не было ещё храмов
и я была не крещёная,
я лично выросла именно на книгах
Фёдора Михайловича Достоевского.
Вы помните, да, «Братья Карамазовы»…
— Только из-за того, что он сказал
как-то резко про Достоевского,
даёт повод считать его Сатаной?
— Да нет… Ну во-первых, 90-е.
Все вот эти вот ваучеры.
— Что он сделал?
— А вот это «Нано»? Вы видели
«Нано» — вот что он сделал?
— Он разгромил страну полностью
и говорит, что это была его задача.
Это его интервью.
Задача была: разгромить страну, чтобы-
— Нет. Я же спрашиваю про слово.
То есть оно такой силы, что-
— Ну сатанистов надо называть сатанистами.
— Там именно «Сатана» было.
— Ну нет.
— Это слишком много.
— Сатаной себя Моргенштерн называет.
Это шутка.
— (Дудь) Смотрите, в 1997-м…
— Слишком высоко для него.
— Насколько я понимаю,
Владимир Путин оказался в Москве
в 1997-м году по приглашению
Анатолия Чубайса.
То есть в таком контексте мы можем считать,
что Путин — это ставленник Сатаны?
— Вот это главное слово
всё-таки назвал ты наконец-то.
Владимир Владимирович —
ни в коем случае.
Ну мы опять же говорим
про тот же самый крест.
Про разбойника.
Мы говорим про общее покаяние.
И по-моему, Владимир Владимирович
чётко понимает, что нужно покаяние.
Недаром он говорит, что выход из этой
ситуации, в которую попала Россия —
это идеология.
Но она должна выйти из народа.
Здесь я с ним полностью согласен.
И на сегодняшний момент
всё идёт очень сложно.
Мы балансируем.
Я думаю, что Владимир Владимирович
на себе несёт великую ответственность
и мы ещё не знаем, чем это закончится.
Мне очень хочется, чтобы он
повернулся полностью к Господу,
и у России был бы
свой путь и своя идеология.
Вот чего мне хочется.
— Дай Бог, аминь.
— И я молюсь за этого человека.
— Вик, вы в интервью
Алёне Блин говорили, что…
Почему-то зашла об этом речь, вот.
И вы сказали, что вы даже
компьютер не умеете включать.
— Да. До сих пор.
— Мой компьютер.
— Она вас спросила: «А как же вы
информацию тогда получаете?»
— В телефоне-то, понятно.
— И вы сказали, что муж рассказывает.
Получается, Вадим — это ваш интернет?
— Но, на самом деле,
ты понимаешь, Вадим постоянно общается.
Он в телефоне находится,
он работает, он помогает.
Он общается с волонтёрами,
он общается с передовой.
Вот. И люди на мнение
Вадима очень опираются.
Потому что мы сегодня
пришли к такой точке,
к такому состоянию, что человек,
личность, уже не решит ничего.
Человек может решить, только
опираясь на свою душу и на Христа.
Всё, у меня других ответов нет.
И мне неважно. Я вот даже сейчас написала:
«А как мы будем жить без телефонов?
У всех начнутся ломки или ещё что-то».
Я не считаю, что это главное.
Потому что та же, допустим,
профессор Черниговская говорит:
надо ещё уметь в этой помойке,
в том, что интернет вываливает,
разбираться, надо
находить то, что нужно.
Я застала то время, когда книги читали.
И читаю до сих пор, Юр.
Ну читаю. Я люблю книжки читать.
И вот Вадим, например, общается с людьми.
И он, конечно, многое что отсматривает.
Я девять раз была на войне.
Ты знаешь, я могу сказать честно,
что моё, может быть, состояние души
и вообще поведение такое
иногда маргинальное,
и какое-то такое вызывающее
или резкое, агрессивное…
Меня очень часто называли
некоторые люди в студиях,
куда я ходила, русской фашисткой.
Только из-за того, что я
неравнодушный человек.
Это обсуждали там детей,
которым сейчас меняют пол.
Ну и когда ты начинаешь
говорить про какие-то ценности.
— Как правило, это были люди не русские.
— Да. И разговор сразу заканчивался,
потому что меня очень легко можно,
так сказать, выключить.
Потому что, если бы ты летал,
например, с людьми молодыми…
Вот у тебя дети есть. Через десять лет
твоему сыну будет уже 20 лет.
А я вижу таких детей без рук, без ног.
И мне надо им что-то сказать,
их как-то утешить.
Так самое интересное, Юр,
что утешают они меня.
Они дают эти силы мне.
И они дают нам эти силы.
Потому что там в ситуации,
в которой они находятся,
они всё понимают по-другому.
— Возникает ли у кого-нибудь из них вопрос:
почему у них нет рук или ног?
Говорите ли вы с ними об этом?
— Ты знаешь, удивительная история.
Вот один парень мне сказал, десантник…
Причём он уже такой
возрастной был офицер.
И есть. Дай Бог здоровья ему.
Он сказал: «Я пошёл и сказал
своей семье, и сказал себе:
"Если я потеряю ногу,
без ноги могут жить.
Если потеряю руку, будет худо"».
— А расскажи про Дока, чтобы он понял.
— Вот тебя это как-то вот касалось?
Человек просто делает выбор.
Вот я тоже делаю выбор:
и иду их поддерживать.
И когда мне на носилках
приносят людей, и я пою,
я говорю «делай, что должно,
и будь, что будет».
Поэтому рассуждать как-то трезво,
вырывать из контекста какие-то мысли
— я даже не хочу это делать.
— Не, не. Я про другое спросил.
Заходит ли у вас с ними разговор:
ради чего они это сделали?
— Конечно.
— (Дудь) Ради чего они потеряли
своё здоровье.
— (Вадим) Расскажи!
— Ну расскажи ты. Ситуация…
Ради чего? Ради родины.
— На концерте сидит человек.
И смотрит, и хлопает там, ну…
— На первом ряду вот так сидит.
Вот как ты вот так.
— И я, в общем, не узнал его.
Потому что он был в форме.
Это спецподразделение «Слоны».
— Без голени человек.
— И он подходит на костылях
и говорит: «Вадим, не узнал?»
Я говорю: «Нет».
«Я, — говорит, — Док, "Слоны"».
Смотрю — он без ноги.
Он говорит: «Слушай, я так благодарен
Вике вот за песню "Любовь и смерть".
У меня фантомные боли прошли».
Говорит: «Когда ампутировали ногу,
вот болит нога, и всё.
Во время песни прошли
фантомные боли вообще», —
и обнимает меня.
— И начальник госпиталя рядом
стоял Сергей Сергеевич.
Это бывает, когда очень сильное
эмоциональное потрясение, —
одно состояние может
перешибить другое.
И он говорит: «Я сейчас
запротезируюсь и пойду.
Мне надо доделать свою работу».
— На фронт обратно?
— Да.
— Да. Юр…
— За други своя.
— …мне хочется…
Я просмотрел твои интервью.
Мне хочется тебе сказать и понять тебя.
А ты сейчас послушай нас,
потому что всё, что происходило —
это происходило не просто на наших глазах,
это мы были свидетели.
Крым, Одесса — это мы свидетели.
Мы стояли там и были в середине.
Теперь задавай вопросы,
если они интересны.
Со многими этими людьми
я не просто знаком,
я с ними продолжаю отношения и помогаю.
Это люди, которые
прошли всю эту историю.
Крым, с 1991-го года был референдум.
У меня есть видео, где Вика
поёт «Андреевский флаг»
И батюшка Илий пришёл на этот концерт.
— Он как будто с небес был явлен.
Крым на первом референдуме,
был референдум,
признали, что это Россия.
И потом это аннулировали. Это так.
Мы были 24-го числа в Крыму.
— Февраля 2014-го года.
— Именно Вика качнула
эту историю, и я сказал:
«Фашизм не пройдёт», —
вот порвал флаг и бросил его.
— Да. Потом вы были в Одессе,
вы это рассказывали.
— Вик, вы…
— И потом этих людей,
вот которые в Одессе,
всех поубивали, вот которые там, сожгли.
Кричали «ватники», и всё.
И они у нас два с половиной года
жили дома. Это реальность.
— Вик, у вас есть… Я Телеграм ваш листаю,
и вы периодически выкладываете видео,
когда вы просто смотрите телевизор
и как-то комментируете это.
Например, там шоу Соловьёва идёт,
и вы как будто разговариваете с ним.
(Вика смеётся)
— Есть такое, да? Я не знаю.
— (Дудь) А зачем?
— Украинцы, с которыми мы сегодня
имеем дело, к огромному сожалению…
— (Вика за кадром) Украины
не было никогда и не будет.
Это был один народ.
— (Дудь) Ну то есть это хобби?
— Да нет. Да я не знаю даже, Господи.
Я вообще не хочу вести
никакие соцсети и не веду.
— (Вадим) Че там говоришь,
че ты слушаешь?
— А я не знаю.
— Не, ну там кто-то из экспертов
говорит, что-то там: «Украина…» —
и вы комментируете то, что:
«Да мы один народ!» Вот.
— Ну конечно один народ.
— И причём удивительно,
как ты это отрицаешь,
хотя все твои, вот более-менее здравые
люди, говорят, что это один народ.
Акунин тебе говорит.
Как ты это пробросил?
Просто говорит: «Да мы же один народ».
Тот же Тиньков говорит «один народ»,
а ты это пробрасываешь.
Реально мы один народ, Юр.
— (Вика и Вадим) Триединая Святая Русь.
— Это вот наше всё.
— Это идёт гражданская война.
Пришли ребята, которые
«Израиль весь за нас», —
и вот всё, сейчас идёт разделение.
Мы сейчас вступаем в ту фазу,
когда Господь между нами
уже положил меч.
Вот то, что происходит
с Израилем на сегодняшний день.
Мир будет делиться на два:
один за Господа Иисуса Христа,
другой за Сатану.
Вот и всё, что происходит.
— И тебе тоже надо определяться, брат.
— Угу…
— (Вадим) Как можно быстрее, Юр.
— (Вика) Быстрее.
(Дудь давится смехом)
— Нет. А завтра может
не быть ни у тебя, ни у меня.
На самом деле.
— Это правда.
— У меня был такой случай.
Парень снял пошлое интервью.
Вот. А потом он говорит: (вальяжным тоном)
«Да я всё равно валю отсюда, из этой страны».
Причём меня предупредил оператор,
он говорит: «Они ищут там
какую-то ну хрень».
— А какая связь со мной в этом смысле?
— Нет. Ну подожди.
Потому что надо принимать решение.
— Ты же сказал, что ты верующий.
Потому что строится Третий храм.
И Третий храм — это Третья мировая война.
— И сегодня уже зависит от души каждого
человека. И от твоей тоже, Юр.
— Вот сейчас вся эта затея с Израилем
происходит только из-за этого.
— Давайте про Израиль. Я, честно говоря,
хотел об этом вообще впроброс…
— Так вот парень тот всё-таки послушался.
И передачу эту пошлую не поставил.
Мы же пытаемся докопаться до истины.
— (Вика) Может испугался.
— А может, и не надо. Может быть,
ты вырежешь всё это.
— Нет, мы…
— А может, и вообще скажешь: «Мои кураторы
запретили показывать всю эту историю».
— Кураторы?
— Да, мы же не знаем.
— Не знаем!
— А есть эти кураторы?
— Я не знаю. Я же сказал «может быть».
— (Дудь) Это хороший ответ.
— Ты всё равно пропускаешь,
когда я говорю «может быть».
— У нас один куратор — Господь Бог.
— Вы на интервью The Insider,
вдвоём давали…
— А кто это?
— Ну это вы онлайн
по Скайпу давали интервью.
— Самое неудачное, да, моё интервью.
— Вы его закончили раньше времени.
Ну, ушли с него, как я понимаю:
просто прервали связь.
— А что такое?
— Вик, вы там сказали:
«История — это вообще
слово интересное. Из Торы».
— Ну да-а… Ну это много такого.
— Вообще-то история —
это с древнегреческого
— (Вадим) Да понятно (смеётся).
— Ну и что?
— …«размышлять», «расспрашивать».
— Юр, это же троллинг такой.
— Ну размышляй.
— А! Это троллинг?
— Конечно!
— А выглядит как антисемитизм.
— Да нет.
Послушай, ну что такое антисемитизм?
Скажи мне палестинцы — кто это?
Это же семиты, правильно же?
— (Дудь) Так.
— Ну и всё. Ну а что тут придумали?
— Я тебе расскажу историю по поводу
антисемитизма. Вообще это смешно.
У меня сосед был, царство
ему небесное, Миллерут Алексей.
Приезжает ко мне, говорит: «Слушай,
израильский паспорт получил.
Израильский! Пойдём отмывать».
Я говорю: «Пойдём!»
Открывает, говорит:
«Знаешь, что здесь написано?»
Я говорю: «Не-а».
Говорит: «Я пришёл, уже паспорт готов.
Дали, мне положили.
И уже последнее — отдавать.
Сидит человек и говорит:
"А кто вы по религии?"»
Он говорит: «Я православный».
«Так», — написал, отдал.
Говорит: «После столько проблем было!»
Оказывается, написано «не еврей».
Еврей — это только верующий человек.
Вообще интересно. Мне бы хотелось,
чтобы вот это антисемитизм,
не антисемитизм —
все эти истории
закончились очень просто.
С кем ты? Все эти конфликты,
которые там, —
это потому что нет тех заповедей:
не укради, не убий.
Если бы эти заповеди были…
«Израиль» как переводится — «Богоборец».
Я хочу одно сказать,
что в ситуации…
Было бы правильно, если бы Россия
с Израиля взяла бы кальку.
Вот так же с четырёх лет пели бы гимны.
Так же везде служили бы и любили родину.
Это было бы здорово,
но нам это вряд ли позволят.
— Ну хорошо. Допустим, вы говорите…
Когда война только началась, вы говорили, что:
«У нас идеология простая:
не убей, не укради».
— Правильно.
— «Она, этот гламурняк чубайсовый,
и всякая песковщина и Мединский.
Я не знаю, русские должны
договариваться с русскими».
— Правильно.
— «Украинцы с русскими.
А невозможно, когда евреи
с евреями договариваются.
— Да.
— (Дудь) Это бесполезно
и ничего хорошего в этом нет».
— А в чём здесь неправда?
— Объясните, я не понимаю.
— Ну а почему поехали Слуцкий, Мединский
договариваться с Зеленским?
Это же неправильно.
— А что евреи какие-то не такие люди?
Они не могут договориться?
— Нет. Юр, мы находимся
на территории России.
А ты можешь себе представить:
в Израиле русские договаривались бы
с русскими и с Палестиной?
Из Израиля. Это, ну, нонсенс!
Это же так не должно быть.
Это на генном уровне, на менталитете.
Но это неправда. Это не по совести.
— То есть вы сейчас говорите, что они
не совсем такие граждане России.
Немножко второго сорта.
— Причём тут граждане?
Послушай. Нет, не об этом разговор.
— Второго сорта люди.
— Да нет, Юр.
— А почему тогда они не могут
поехать договориться?
— Не фантазируй. Нет, не о том.
— Не передёргивай, пожалуйста.
— Не о том. Не передёргивай, Юр.
Я говорю, что хотя бы
в соотношениях должно быть.
У меня русских людей, евреев,
и друзей моих очень много.
И было, и будет.
— То есть квота на евреев должна быть?
— Да не придумывай.
— А что значит в соотношениях?
— Это полностью. Это всё.
— Нет, а зачем ты ярлыки сразу вешаешь?
— Ну зачем?
— Для меня, как для человека, которому…
— Давай о правде.
Всё правительство
на Украине сейчас — евреи.
Практически всё.
— (Дудь) И что?
— Ну ничего.
— А где Украина?
— И Зеленский заявил буквально
там три или четыре дня назад,
что «мы здесь будем строить Израиль».
Это нормально?
— Он имел в виду, мне кажется, то же самое,
что вы сказали пять минут назад.
Что он хочет сильное государство,
которое с сильной армией
и с большим патриотизмом.
— Нет. Так он это и сказал.
И вообще вот этот гад-
— (Дудь) Вы то же самое
сказали пять минут назад.
— Я же сказал, что никто нам
не даст такой возможности.
— Но вы тоже бы хотели
построить в России Израиль?
— Национальную… Не Израиль.
Национальную русскую историю.
Россия только тогда вернётся к себе,
когда сюда вернётся всё русское.
И здесь никакого антисемитизма нет.
— Вы минут десять назад говорили про то,
как в России дружно уживаются люди-
— Уживаются.
— Так мы уживаемся.
— При том, что последние несколько минут
вы объясняете, что евреи
не совсем такие люди.
— Это ты объясняешь. Неправда.
— Но это так звучит!
— Снимите, пожалуйста, мимику Юрия Дудя.
— Это ты так слышишь.
— (Дудь) Но это так звучит.
— Это ты так слышишь.
— Но просто для меня,
для человека, для которого никаким образом
судить о людях по национальности нельзя…
Я вообще не акцентируюсь на этом.
Если президент моей страны будет еврей,
если все политики будут евреи-
— Да я тоже не против.
— …но при этом мы будем… Ну, неважно.
Евреи, какой-то другой нации
— совершенно неважно.
Татары, якуты, кто угодно. Если они
будут прекрасно делать свою работу —
это вообще неважно.
— Правильно.
— Более того, я давно вообще не думаю,
максимум только в краеведческих
смыслах, о том, откуда человек.
— Теперь ответь мне на вопрос:
война — это правильно?
— Конечно нет.
— Ну замечательно.
А если люди, которые приходят,
делают всё, чтобы случилась война —
это хорошо?
— Нет, это нехорошо.
— Нехорошо. Молодец.
Значит, пришло правительство,
которое поставили,
и сделало это войну изо всех сил.
Всё приложило для расчистки
Новороссии под новый Иерусалим.
Это хорошо?
— Я предлагаю закончить этот разговор.
Вадим, ещё раз. Вы утверждаете,
что вы не антисемит?
— Нет.
— Хорошо. Каждый выводы сделал сам.
— Конечно.
— Русский — вообще не национальность.
— Совершенно верно. Я тебе сказал:
русский — это не национальность. Это дух.
Если хочешь, вот у меня друг был,
царство небесное, Гафт.
Самый русский человек в мире.
— Великий русский актёр, да.
— И поэт великий. Просто гениальный.
— Он больше поэт даже.
— Для меня он больше поэт.
— Он был очень хороший артист.
Царство ему небесное,
Валентину Иосифовичу.
— И так же и Миллерут.
— Но поэт в России больше, чем артист.
— И так же и дружили, и выпивали, и всё.
И много у меня таких людей.
[Музыкальная заставка]
— Давайте про войну поговорим.
— Давай.
Когда началась война, шёл первый месяц,
вы сделали заявление:
«16 тысяч наёмников
двигаются в сторону Украины,
американцы предоставляют самолёты.
Мы тоже готовы выступить добровольцами.
Люди, которые верят и любят Россию.
Люди, которые имеют
опыт военных действий.
Мы готовы выступить».
В итоге, вы не вступили
в добровольцы. Почему?
— Почему? Он был.
— Почему? Я волонтёрил.
— И он сейчас волонтёр.
— И до сих пор этим занимаюсь.
— И был месяц там на войне, на передовой.
— И я поехал определяться, чем я занят.
Послушай меня внимательно, Юр.
Ты же спрашиваешь — я тебе отвечаю.
Тут же я поехал туда.
— Записываться добровольцем?
— Я приехал посмотреть,
что там происходит
и как я могу этому помочь.
Что сделал я:
я объединил волонтёрские движения,
создал несколько команд,
антидроновые истории —
и начал этим заниматься.
До сих пор этим и занимаюсь.
Мне 60 лет. Я служил в спецназе.
Поэтому для меня
никаких там проблем нет.
Я вижу, где я больше могу помочь.
Вот я и занимаюсь.
— Но при этом вы не пошли воевать.
Вы пошли заниматься волонтёрством.
— Я ещё раз говорю. Внимательно.
— Ну ему уже не 35 лет.
— Но почему? Потому что
вы считали, что возраст вам…?
— И по возрасту, да. У меня большие были
проблемы с ногами, с позвоночником.
Ну, ничего.
— А потом, мне кажется, глупо, если человек
может делать какие-то правильные вещи.
Даже написать песни правильные.
— Да нет, я не песнями занимаюсь.
Я финансирую медицину и,
будем говорить, средства защиты.
— Но без песни тоже человек
не может обойтись, Вадим.
Человек всегда должен петь.
— Когда в сентябре 2022-го года
объявили мобилизацию в России,
как вы на это отреагировали?
— Вообще, Юр, ты же смотрел внимательно.
Я считаю, что это должны
были сделать намного раньше.
Мы сейчас входим…
Ну, я думаю, ты не только
троллишь, но и анализируешь,
что мы сейчас впадаем
в некую воронку и уже…
Вика немножко так сказала чётко,
когда от людей, от личности,
ничего уже не зависит.
Только уже Господь
управляет этой ситуацией.
Мы вступили в фазу
Третьей мировой войны.
И каждый день я жду
очень нехороших событий.
Будут мобилизованы все,
и будут добровольцы.
Я считаю, что так будет.
Это моё личное убеждение
и анализ происходящего.
И анализ — не только сводки,
да, с передовой, и в миру,
а то, что написано в книге книг.
Апокалипсис. Мы уже входим в эту фазу:
построение Третьего храма — и так дальше.
Армагеддон — это Голанские высоты…
— Да, а как вы на мобилизацию
отреагировали?
— Я же сказал: это должно быть.
— А, то есть для вас это
было нечто логичным,
исходя из того, что происходит.
— Логично. Конечно, Юр.
Конечно, это логично.
— Вику спросили как-то в Инстаграме:
«Почему ваш муж не пойдёт добровольцем?
В годы Великой Отечественной войны
артисты шли добровольно защищать Родину,
а ваш муж только говорит об этом.
Языком работать любой мастак,
а делом показать», —
со знаком вопроса.
И вы на это ответили в Инстаграме, что:
«Вы хотите, чтобы он погиб?
Да нет, он ещё послужит Богу и России».
— Да, правильно.
— Вика, вопрос. А можно ли, чтобы
другие жёны и матери людей,
которых мобилизовали
против их воли в 2022-м году,
тоже воспользовались
таким же аргументом?
— Юр, да пойду я.
— Секундочку. Я хочу Вику услышать.
— Да пойду я. Я уже сказал.
— Так я была на войне тоже.
И я ответила правильно.
— (Вадим) Я сейчас сделаю свои дела и пойду.
— И я ответила так, как считаю нужным.
— Потому что выхода нет.
— Вика, а чем вы отличаетесь?
— Я ничем не отличаюсь.
— (Дудь) Вот вы, как жена,
и ваш муж чем отличаются…?
— Я была на войне, Юра. Че хочешь ещё?
Много раз.
В отличие от тебя.
И в отличие от тех, кто пишет
или троллит меня в Интернете.
— Юр, рано или поздно я пойду.
— Это троллят всё! Люди.
У меня задача: всё сделать здесь,
чтобы как можно было больше помощи.
20-го числа мы выезжаем
на передовую с Викой.
Я везу большую гуманитарную
историю вместе с «Русским миром».
И я понимаю, что у меня рано
или поздно кончатся деньги.
Я понимаю: рано или поздно
мне придётся взять оружие в руки.
Это произойдёт.
— Оно у нас есть.
(Вика смеётся)
— Это произойдёт.
Это произойдёт. И я до этого
тебе говорил — мы вернёмся, да
— пришло время уже определяться,
на какой ты стороне.
На стороне Господа Бога
или же на стороне Сатаны.
Всё, что делается против Бога,
— это Сатана.
Я так для себя решил.
— А Бог за Россию?
— Нет, Бог за всех.
— Нет.
— За всех, кто живёт по заповедям
и хочет жить по ним.
И другого пути не видит,
как жить только так.
— И для меня Триединая Святая Русь
— это одно пространство
под омофором Божьей Матери.
Вот, понимаешь?
То есть мы единый народ.
— Ты знаешь, я жила в Италии.
Четыре года мы работали,
писали альбом «Россия»,
на который нас, кстати,
благословил батюшка, старец Илий.
Вот. В Крыму это было. И мы приехали
к Фио Дзанотти и писали этот альбом.
И жили мы в деревне глухой, итальянской.
И каждый день, когда
собирались пенсионеры на улице
и там что-то выпивали, пили кофе,
они говорили: «Когда ваш Путин
нас заберёт всех?»
Ты знаешь, вот люди, простые люди,
очень с большой надеждой
смотрят на Россию.
Вот Фио, когда приехал в Крым,
вернувшийся Крым,
он был на крещении Руси,
он плакал стоял.
Как вот можно задать человек: «Что ты
сейчас чувствуешь? Ты же итальянец!»
— Вика, я…
— Ты знаешь, он чувствует только Бога
в своём сердце, вот и всё.
И русский ты, поляк, татарин, якут,
если ты это чувствуешь сердцем…
И многие через войну люди
спасаются и очищаются.
Да, это путь. Потому что мы все
как в раковой опухоли находимся.
Все. И ты, и я. Может быть,
я даже больше, чем ты.
— Вика, а как вы думаете, если бы
этой итальянской бабушке
показать фотографии
«освобождённого» Мариуполя…?
— Я был там.
— Вот если показать ей,
что случилось с Мариуполем?
Каким он был в 2021-м году,
и каким он стал в 2022-м.
— Я думаю, что он будет лучше, чем был.
— Она повторила бы слова?
— Не знаю. Эти слова надо задать бабушке.
Я тебе говорю просто как свидетель
того, что говорили люди.
— А можно про Мариуполь? Я там был.
— И причём говорили так, знаешь…
Очень сердечно говорили.
— Я разговаривал с людьми.
Я могу тебе прислать.
Юр, правда, могу прислать,
потому что я снимал там. Я найду.
Я найду, и это честно будет.
— А я в интернет это не выкладываю всё.
— И ты услышишь этих людей.
— То, что в Мариуполе есть люди,
которые ждали «русский мир»?
Это не новость.
То, что в Мариуполе, который сейчас
находится в оккупации России,
когда приезжают волонтёры от России,
люди на камеру будут либо молчать,
либо говорить про то, что они рады России
— ну это, как бы, тоже неудивительно.
— Юр, никто не знал, что я там волонтёр.
— Юр, такими словами ты кидаешься.
— Или там с флагами какими-то.
Я приехал разобраться с ситуацией.
Правда. Я приехал
разобраться с ситуацией.
Тебе говорят неправду.
— Поехали 20-го числа!
— Вот тебе говорят неправду.
— Вместе, я тебя приглашаю. Поехали, Юра?
— Ты можешь в это поверить?
— Ты со мной поедешь?
— Война — это, конечно, грязное дело.
Но там всё по-другому, вот поверь мне.
— А разбомбленный Дом Культуры
мне тоже говорит неправду?
— А что там было? Расскажи мне.
— (Дудь) Там погибло очень много людей.
— Понятно.
— (Дудь) В самом городе это случилось.
— А что это случилось?
— Я знаю, по чьей вине это случилось.
По вине России, которая
пересекла границу 24-го числа.
Потому что ещё 23-го числа Мариуполь
был развивающимся, мирным городом.
А 24-го и дальше… Ну это же так.
Это просто факты.
Вот одна фотография, вот другая.
— У тебя одни факты,
у нас другие факты.
— Смотри, ты же не задаёшь
сейчас какого-то вопроса,
а говоришь где-то около:
что я думаю по поводу или ещё.
И мне приходится фантазировать.
Ну задай какой-нибудь вопрос.
Нужно ли было начинать
эту спецоперацию?
Я отвечу: скорее всего, нет.
Скорее всего, нет — в этой ситуации.
В этой ситуации.
Скорее всего, ошибка.
Скорее всего, Владимира
Владимировича подставили.
Потому что я лично разговаривал
с разведкой, и они говорили, что:
«Всё перейдёт сразу. Вот только
войдут со щитами, с полицейскими —
все перейдут на сторону России.
Все воинские части, кроме нацистов».
Вот что было.
— Не перешли?
— Не перешли.
— (Дудь) Почему же?
— И вот мои спецподразделения
говорили мне:
«Вадим, у нас не было
приказа бить по колоннам.
Мы бы это всё разнесли».
Не было приказа —
по отступающим колоннам.
Это правду я тебе говорю.
Не перешли, потому что
очень хорошо проработали.
Команда Зеленского
хорошо проработала.
— Все 30 лет проработаны хорошо.
— Прокачала мозги. И ты знаешь,
манкурты, которые прокачивают…
Вот про того же Гитлера —
за семь лет прокачали мозги.
И здесь тоже прокачали мозги.
Я говорю, мы были в Одессе,
мы были в Крыму. Я точно понимаю.
Про Одессу мне просто говорили: «Да это
вообще русский город, не парьтесь!
Сто процентов. Вот сейчас
начнётся, и всё так будет».
Но началось так: просто
начали убивать всех русских.
Вот реально.
— В Одессе?
— Да.
— В Крыму?
— Я даже писала письмо премьер-министру.
— В Крыму — нет.
В Крыму, слава Богу, не произошло.
— Вот ты не знаешь об этом,
а я писала ему письмо,
заступаясь за евреев,
которых сожгли.
— (Дудь) Кому, кому?
— Премьер-министру Израиля
я писала письмо лично.
— И у нас вот эти 12 человек —
практически все евреи жили.
— Вадим, давайте ещё одно.
У меня просто очень важный
вопрос о мобилизации интересует,
поскольку вы бываете на фронте.
— Ты готовишься?
— Я покажу вам видео,
оно двухминутное.
— Как мы этих украинцев
ловим, отлавливаем, нет?
— Нет. Это Мордовия, какой-то
маленький населённый пункт,
и первые недели мобилизации.
Здесь надо две минуты посмотреть,
но это довольно выразительное видео.
— А украинская сторона будет?
— Нет, нет. Мы сейчас говорим
про страну, которая пошла.
— Нет дыма без огня.
Нельзя говорить об одном,
не трогая другое.
— Пьяный человек. Вот и всё.
— Ну, их на войну увозят.
— Ну и что? Он же пьяный.
Причём очень сильно пьяный.
— Он совсем пьяный, Юр.
Юр, ну…
— И это тоже правда!
И это тоже правда.
— А страх, который из него прорезается,
какое-то имеет отношение к…?
— Пьяный человек, Юр.
Прорезается.
Всем страшно на войну идти, Юр.
Всем.
Ну это пьяные люди, че.
— Вопрос:
когда вы смотрите такое видео,
вам не кажется то, что те позиции…
те взгляды, которые
у вас есть на эту войну,
выглядят так, что вы просто
поддерживаете монстра?
— А какие у нас взгляды?
Ты же не знаешь наших взглядов.
— На войну?
— (Вадим) Конечно.
— У меня полное ощущение,
что вы поддерживаете её.
— Кто тебе что-то сказал?
Где ты это услышал?
— Расскажите, расскажите.
Я считаю вообще — ошибочно,
что получил Владимир Владимирович
неправильную информацию
и не нужно было начинать.
Нужно было начинать в 2014-м году
всё это и заканчивать.
Когда сжигали людей в Одессе.
Когда расстреливали в Харькове.
Вот это было да…
Тогда надо было начинать.
А когда уже промыли мозги, то
здесь мы уже попали в капкан.
— И восемь лет готовились.
— (Вадим) Реально.
— Вы поддерживаете Путина?
— В этом…? Опять давай
вернёмся к нашему разговору.
— Вы поддерживаете Путина
в его политике в Украине?
— Услышь меня.
Потому что вот ты занят своим,
а я говорю: до этого уже ответил.
Я сказал, что на сегодняшний
момент уже роль личности
в мировом процессе уже не имеет ничего.
Она не решающая. Мы уже вступили,
когда уже работает Господь и Сатана.
Мы уже вступили в эту фазу.
И тому подтверждение — и Израиль, и всё.
Это капкан. Уже нет чёткого решения.
Я смотрю, как все наблюдают,
чем же это может закончиться.
И Зеленский наблюдает, и там.
Там конечно, с той стороны,
идёт просчёт очень серьёзный.
Мы видим некую… Юр,
вот сейчас услышь меня.
Я думаю, ты поймешь.
Очень хочу, чтобы ты понял.
Это идёт мясорубка.
Вот то, что происходило в Бахмуте
и здесь: русские воюют с русскими.
И с этой стороны чуть-чуть
подбавляют, да. И с этой стороны.
Всегда паритет, чтобы это прокачать.
То есть зачистка территории.
Сейчас как только в Израиле произойдёт
какой-то переломный момент,
туда будут направлены
люди для проживания.
Такой новый Иерусалим строится.
Это давно уже кочует и в интернете.
Да и есть понимание — опять же,
отсыл к Библии, — что будет происходить.
— А какие люди туда отправятся?
— Из Израиля поедут люди туда.
— (Дудь) Куда?
— В самые плодородные земли в мире.
— Куда, в Бахмут или в…?
— Да, да, да, Юр.
Правильно, в Бахмут.
Ты уже начинаешь понимать.
Чтобы строить, нужно сначала снести.
Самое дешёвое,
чтобы снести — это война.
Кроме этого, чтобы
освободить территории,
это должна быть мясорубка,
как можно больше людей перемолоть.
Ты это понимаешь. Вот.
И всё, что происходило в Украине…
Самое бо́льшее горе для евреев
принесли западнянские украинцы.
Это была страшная резня.
На сегодняшний момент идёт
специальная военная операция,
когда Зеленского нельзя трогать.
Он может приезжать
на любую точку войны.
Там в Бахмут или ещё что-то.
— Путин его не тронет?
— Нет, не тронет.
— (Дудь) Так. А почему?
— А я тебе только что говорил:
идёт зачистка территории.
— Так, то есть Путин…
Вадим, простите. Я буду прерывать,
потому что я теряю логику.
— Не, не, не. Не теряй логику.
Идёт…
Мы делаем буферную зону, чтобы
к нам ракеты не прилетали.
Идём дальше: для этого нужно
расчистить эту территорию.
Эту территорию, которая
Новый Иерусалим, да,
где самая большая стоит
Синагога — в Днепропетровске.
От моря до моря.
Это везде уже заявлено.
Это пока идёт договорняк. Но-
— Договорняк между Путиным и Зеленским?
— Между мировым сообществом.
Да? Будем так говорить,
в глубинном государстве.
Это происходит пока сейчас.
Но произойдёт то,
что происходило всегда —
вмешается Господь Бог,
и всё будет по-другому.
— Путин в сговоре с евреями?
— Ещё раз. Я не про Путина сейчас говорил.
— Но подождите.
Если идёт зачистка территории,
кто главнокомандующий
одного из участников войны,
которая зачищает?
— Послушай. Юр, ты хочешь услышать, да?
— Я поэтому и задаю вопросы.
— Это временная история, человеческая.
Человеческая.
А мы сейчас с тобой говорим,
опять я говорю,
что уже во власти всё Божией.
Вот здесь будет
происходить совсем другое.
И я сказал: обязательно
требуется покаяние.
Требуется не только всего народа,
но и руководства.
Обязательно это нужно сделать.
— (Дудь) Путин должен покаяться?
— Все должны покаяться.
— Все.
— Так, детали.
Вадим, я понимаю примерно,
что вы говорите.
— Ну слава Богу. Уже хорошо.
— Я должен задавать уточняющие вопросы.
— Ну я понимаю, что у тебя
ключевое слово «Путин».
— Нет, подождите-
— Я не знаю, кто тебе его придумал.
Это не ключевое.
Ключевое слово — Господь Бог.
Бог — ключевое.
— (Дудь) Господь Бог даёт команду
атаковать или оборонять Бахмут,
где зачистка, как вы говорите,
для нового Иерусалима?
— Там вся территория.
— Вся какая? Всей Украины или…?
— Нет, от Одессы сюда.
— От Одессы до куда?
— Да сюда.
— (Дудь) До Дубая или…?
— (Смеясь) Нет, ну Юр, в самом деле…
Новороссия, Новороссия.
— По пунктам для не понимающего.
Значит, ваше видение ситуации,
что нужно зачистить
территорию Украины-
— Нет, ни в коем случае.
Это не я говорил.
— (Дудь) Объясните.
— Я говорю, это, будем говорить,
мировое правительство.
решило этот вопрос так.
Потому что Израиль на сегодняшний
момент не умещается в тех границах,
и есть проблемки,
который будет переноситься.
— Чтобы было где евреям жить?
— Да.
— То есть Путин — это пешка
мирового правительства?
— Мы вообще в мире…
Россия — это единое цифровое
пространство, финансовое.
С Америкой или ещё с кем-то.
Будем говорить, с Европой.
Ну, мы сейчас пробуем.
Пробуем мы, говорим…
Наверное, неправильно.
Господь пробует нас на прочность
и проверяет сдюжим мы или не сдюжим.
Конечно, надо работать.
— Вы ушли от ответа, Вадим. Путин
— пешка мирового правительства?
— Все мы пешки.
— И Путин тоже?
— Все мы пешки.
И всем нам нужно покаяние.
— Что такое мировое правительство?
Как вы его себе представляете?
— Мне трудно объяснять…
Ну, мы вернёмся опять
к первоначальному нашему разговору.
То, что новая религия, да, — это цифра.
— Цифра — это в смысле что, диджитал?
— Ну предположим, вот Apple.
— (Дудь) Так?
— Что это такое? Я вообще
привык работать с символами.
— Это кампания.
— А что за знак такой?
— (Дудь) Надгрызенное яблоко.
— Что это?
— Библейский сюжет.
— Искушение, правильно?
— Молодец.
Надкусанное, да, яблоко.
— Да.
Совершенно верно.
— С Древа познания.
Которое Ева дала Адаму.
— И что?
— (Вика и Вадим) Ничего.
— (Вадим) Ты же сам
отвечаешь на все вопросы.
— Если ты захочешь жить духовно,
ты начнёшь в этом ракурсе мыслить.
А ты сейчас «этот пешка, этот…»
— Это блуд.
— Так говорить нельзя.
Я, во всяком случае, так не умею
рассуждать и говорить.
— Мы же привыкли с символами работать.
Доллар, оторванное с глазом — что это?
— Не знаю.
— Ну… вот.
Интернет тебе в помощь.
— А скажите мне, чтобы…
— Юр, ну давай дальше.
— А блуд только…
Apple — блуд, а Samsung не блуд?
Ну разницу понять.
— Там нет этого символа.
— Там нет этого символа, да.
— (Дудь) А, значит Samsung лучше Apple,
потому что там этого нет?
— Да они не лучше.
Просто есть одно, есть другое.
Есть белое, есть чёрное.
Есть да — да. В Библии сказано:
да — да, нет — нет;
третье от лукавого.
— Мировое правительство,
я хочу понять как оно выглядит?
Кто эти люди, компании… кто?
— Может, не люди даже.
— Ну кто это, рептилоиды?
— Ну вот видишь, всё ты знаешь.
— Вот, кстати, Иоанн Кронштадтский
говорил, что: «Не обольщайтесь.
Среди людей есть нелюди».
Они и есть.
Они и есть. Ты ещё их не видел?
— Но они в человеческом теле?
— Ну конечно.
— Ну пока копыта только там,
в шоу-бизнесе носят.
— Я не хочу углубляться
и я не мистификатор.
Я пытаюсь мыслить сакрально
и получать те знания
из Библии и от святых отцов, вот и всё.
— Просто ты не хочешь, наверное, как-то…
— Но я хотел бы доказательств.
У святых отцов проблемы с ними.
И вот я от вас хотел бы, чтобы…
— Почему, какие проблемы?
— Да нет у меня доказательств.
— У вас есть шанс сейчас объяснить
большому количеству людей,
нашей аудитории какие-то вещи.
И у меня же искреннее
любопытство сейчас.
— (Вадим) Так замечательно!
— Про мировое правительство,
как оно выглядит?
— Юр, но ведь получается
у тебя, слава Богу.
Не мы даже, а ты больше
сейчас в этой ситуации делаешь.
И ты являешь локомотивом
нашего разговора.
Поэтому у тебя всё получается,
и мы тебя полностью поддержим.
Я не знаю, как выглядят они.
— Но вы уверены, что оно есть?
— Не то, что уверен,
я об этом знаю. Потому что…
Мы же начали с тобой разговор «Инь-Ян»,
я думаю: «Ох, как ты чётко подметил!»
Значит, есть день и ночь.
— Надо объяснить.
— Значит, если есть батюшка,
если батюшка, да, светлый, то значит,
есть какой-то батюшка тёмный.
Оно обязательно.
Если где-то причащаются
кровью Христовой и берут просфор,
то с той стороны должны
причащаться какой-то другой кровью.
По-другому в жизни не бывает.
— Есть даже святость тёмная.
Есть светлая святость
и тёмная святость, я вчера читала.
— Юр, по-другому-то не бывает в жизни.
Обязательно будет день и ночь.
Будет добро и зло, любовь и смерть.
— Да!… Но правительство?
Хотелось бы узнать ваши мысли.
— Я не знаю, Юр!
— Ну вы же думаете об этом!
— Ну думаю, но-
— Ну кто там? В совете директоров
есть президент США?…
Премьер-министр Израиля? Кто?
— Вполне возможно. Но об этом столько много-
— Где они собираются? Здесь…?
— Это не по адресу вопрос вообще.
— Правда, об этом столько материалов!
— Мы, что, в правительстве находимся?
— Вадим, простите.
Но вы первый человек, с которым я общаюсь,
кто верит в мировое правительство.
— Ну и слава Богу.
— И я поэтому хочу от вас узнать.
Вы носитель информации,
к которой я не имел доступа никогда.
— Юр… Юр, я даже
не хочу об этом говорить,
потому что очень много
есть всего в интернете.
Ну я тебе говорю, что пришло время
разделиться между
Сатаной и Господом Богом.
Вот оно уже пролагается это время.
И объясняю, что
Россия только формируется
как нация, как этнос, как всё.
И я не против евреев,
что они тоже будут участвовать
и становиться на стороне добра.
Но еврей это не национальность,
потому что в паспорте, если написано
другое, ты уже не еврей, Юра.
Вот в этом нужно понять.
И большие цитаты там есть
у Господа Бога по этому поводу.
Богоборчество всё это.
Это как некое лукавство.
Иаков, вот когда за пятку
брата вытаскивал.
И вот людям таким понять,
какое лукавство.
— Вадик в 30 лет написал песню:
«Именем Христа нас ведет звезда
Краешком земли к любви…»
Вот, что касается меня,
я не менялась вообще.
Своим вот сердечным ощущением
этого мира я не менялась, —
ну если так можно высказаться.
Потому что я недавно читала свои
письма, когда мне было 17-18 лет,
я пела на кораблях и маме писала:
«Ой, сегодня мы в детском доме выступали!»,
«А сегодня вот на крейсере выступали,
и я пела там песни
Великой Отечественной войны».
Ничего не менялось. У меня отец
служил на фронте, дед воевал на войне.
Понимаешь, заложенность такая во мне.
Мне не надо ни во что притворяться.
Вот я как живу? Я вижу и чувствую:
ну не моё, есть какая-то ложь.
Ты ведь, наверное, тоже эти вещи…
Я тоже смотрела твои интервью,
и ловила, и чувствовала,
как ты подлавливаешь людей.
И даже видела оценки твои совершенно
расстроенные даже подчас.
Ты ищешь этой искренности,
ты её хочешь.
Ты хочешь откровения получить.
Ну, наверное, тогда надо
и как-то, может быть,
духовно что ли на мир смотреть,
а не ловить…
Вся власть плохая. Вся.
И вся она от Бога.
И что нам делать, а, Юр?
— Мы только вступаем в фазу деления.
— Вся власть от Бога! Я вот каялась
недавно «вот, я там ропчу».
— Власть Зеленского от Бога?
— Да нет конечно.
— Не вся власть от Бога.
— Это я не могу рассуждать. Но вот мне
батюшка сказал «вся власть от Бога».
И написано в Библии так.
Значит что-то Господь
попускает нам для чего-то.
— Кровавый клоун.
— Для чего-то.
Ты видишь личность, вот кроме Путина?
Я не вижу никого вообще.
— Кроме Путина?
— Да. Ещё спроси меня.
Семьдесят лет — мне кажется,
это самое время, когда человек
хоть чуть-чуть начинает
быть мудрым вообще.
— Угу…
— Вот у меня большой дом.
Я не могу там порядок навести сама.
В своём собственном доме.
Мне просто это не дано.
— Я могу вам ответить про Путина:
вижу ли я кого-то?
Путин зачистил всю оппозицию.
Путин зачищает всех конкурентов.
Путин посадил вашего друга Гиркина-
Стрелкова за то, что тот его критиковал.
— Ты знаешь, вот говорят: ну почему
человек двадцать лет правит?
— После этого, когда человек 23 года
пылесосом выкашивает
абсолютно незаконными
способами всю конкуренцию,
возникает вопрос: видишь ли
ты какую-то личность?
Конечно я их вижу.
— Послушай, по поводу Гиркина-
Стрелкова или по поводу Квачкова,
немножко не так, как тебе кажется.
Эти люди приходили к нам, не мы к ним.
Ещё раз внимательно, Юр.
И разговор только был один:
«Не надо крови, Игорь.
Никаких революций.
Никакого свержения
Владимира Владимировича не надо».
И так же и с Квачковым:
«Не нужно этого делать».
Революция — это значит опять под нож.
Опять получим Троцкого
и всё это ЧВК НКВД.
Вот твой друг Гордон пишет,
что «это делали всё евреи».
— Какой?
— Ну тот Гордон твой.
Который тебя всегда
поддерживает. Украинский.
У него прямо целая передача-
— С чего вы взяли, что он мой друг?
— Если поддерживает тебя… Ну троллю.
— А-а, окей.
— (Вадим) Прости.
— Про мировое правительство,
главное, не троллили?
— М-м-м… Ты знаешь, оно сейчас
всё откроется. Да будет это всё.
— Всё тайное будет явным.
— Если об этом начали говорить,
значит и об этом заговорят.
— Да. Давайте про… Про Стрелкова мне
очень интересно, но чуть-чуть попозже.
Давайте определимся в терминах.
Вы поддерживаете
специальную военную операцию?
— Я к этому отношусь так:
Священная Военная Операция.
Ещё раз говорю, это только начало.
Я вижу, что происходит.
На сегодняшний момент я считаю
ошибкой, что мы начали.
Надо было или раньше,
или подготовленными быть.
Потому что Владимира Владимировича
обманули, это тысяча процентов.
Потому что я разговаривал с очень
высокими людьми из разведки.
— Так, но раз начали, то вы поддерживаете?
— Надо продолжать. Да.
— Я поддерживаю тех ребят,
которые за родину.
— Потому что на сегодняшний момент
вот буквально я начинаю выдыхать
и понимаю, что надо работать.
Ещё казалось, что ещё
чуть-чуть — и Россия упадёт.
Уже вот последний месяц я вижу,
что Господь повернулся в нашу сторону
и мы начинаем уже следующую фазу.
— И Украина повернётся в нашу сторону.
— Обязательно.
— Вся.
— Начало войны было ошибкой,
как вы считаете.
— Да.
— (Дудь) Путина обманули.
— Да.
— (Дудь) Путин не виноват в этом?
— Почему? Мне кажется,
все мы виноваты в происходящем.
Нам нужно покаяние.
Всеобщее покаяние.
Мы виноваты уже в том случае…
Ведь святые отцы сказали:
до четвёртого поколения,
до нашего, после…
Я глубоко изучал цареубийство,
потому что мой памятник…
Господь дал возможность
нашей мастерской и нашей семье
поставить на Ганиной яме крест царю.
— Вы рассказали, да.
— И поэтому я глубоко понимаю,
кто такой Медведев,
кто такой Кудрин, кто такой Войков,
и чьи предки сейчас управляют нами.
То есть за это надо покаяться.
[Музыкальная заставка]
— Вы в этом году выпустили песню, которая
стала одним из гимнов ЧВК «Вагнер».
Как это случилось?
— А очень просто.
К нам в музей, на Святую Викторию,
перелез человек.
— Так пообщаться захотел.
— У него Вика прямо… Хотел так
с Викой познакомиться, и всё.
Я его попытался даже выгнать.
Вика «нет, нет», и там…
— Через забор?
— Да, там вообще на борт залез.
— На абордаж взял нашу-
— У нас же Святая Виктория,
на которой мы ходили с Фёдором, —
это сейчас музей
морских путешественников.
Он перелез.
И мы начали разговаривать.
Он был одним из руководителей
штурма в Гостомеле.
Спецподразделение то есть.
Мы нашли общий язык,
и начали общаться.
Он рассказал про своего…
ну, сослуживца,
который получил несовместимые
ранения с жизнью и выжил.
Его комиссовали,
то есть спецназовец,
и уже не брали в спецподразделение.
И он ушёл в «Вагнер».
И он мне рассказал про всю
эту историю, то, что он слышал…
И я написал песню,
потому что мне он сказал:
«У них нет идеологии.
Им нужна какая-то идеология,
потому что они наёмники, они вот это…
у них как-то вот это, им нужно».
И после этого…
Как там я процитировал?
— «Оркестранты войны без ума влюблены…»
— Нет.
— «Пусть пребудет с Вами благодать
Наши павшие, наши святые
И небесная Божья рать».
Я, кстати, Путина
этими словами поздравила.
— «Оркестранты, воины России
Пусть пребудет с Вами благодать
Наши павшие, наши святые
И небесная Божья рать».
То есть мы говорим, что мы
формируем сейчас идеологию.
Мы формируемся как нация.
И мы будем воевать за Господа Бога
со знамёнами с ликом Христа.
Вот идеология — это превыше всего.
— По образам вопрос.
«Оркестранты войны не хотят тишины.
Во Вальхаллу их путь в ярком свете».
Вы часто говорите, что эта война
против сатанизма в России, в Украине,
вот, и что на православие
идут наши враги.
Ну что это война против православия.
Но при этом тут вы используете…
Почему тогда участники
ЧВК «Вагнер» в вашей песне
идут в загробный мир германо-
скандинавской мифологии?
— Нет. Смотри, Юр,
тут же очень просто.
Тот человек, назовём его «офицер»,
как раз и говорил, что есть эта беда,
которую нужно исправить.
Вот эта беда названа, а дальше идёт
«Оркестранты, воины России
Пусть пребудет с Вами благодать…»
То есть мы-
— (Дудь) Какая беда названа?
— Ты только что сказал:
скандинавская идеология.
Вот она названа. Для меня это беда.
— (Дудь) Ага!
— Понимаешь?
И тут же мы говорим-
— То есть вы их перевоспитываете
там в процессе песни?
— Даю идеологическую корректировку, да.
Кто воспримет… И ты знаешь, вот сейчас,
где-то неделю назад, я был на передовой,
они все с шевронами Господа Бога.
Вот я сейчас это увидел.
И они говорят, прямо
обнимаются: «Вот эта песня…!»
— Сработало.
— Всё равно это происходит, Юр.
Всё равно поднимутся
знамёна с ликом Христа.
Россия поднимет.
— У меня песня была такая:
«Золотые погоны, Россия моя,
Ты наденешь – опять
вера в Бога проснется.
И небесную синь, и ржаные поля
Еще раз защищать,
господа, нам придется.
Пусть гремит барабан,
ветер треплет знамена,
Наши мысли ясны, наша совесть чиста.
Перед строем Господь
всех назвал поименно
И поручик поднял знамя с ликом Христа.
Девяносто какой-то второй или…
— И «Андреевский флаг» тоже.
— Кстати, перед смертью Талькова
была записана песня в студии.
Только мы хотели с ним пообщаться.
— Вы были знакомы с Дмитрием Уткиным?
Командиром «Вагнера».
— Нет. Мы никого не знали.
— Кроме раненых ребят,
я никого не знала.
— Пригожина вы тоже не знали?
— Нет, конечно.
Нет.
— (Вика) Нет.
— И приезжала от него секретарь
где-то уже при последних.
— Я её не видела.
— И привезла там подарок. Какой-то
снаряд — там бутылка водки была.
И я как раз и поговорил о идеологии.
Как-то это не было воспринято.
Ну, по крайней мере,
я не получил обратного ответа.
— А что вы говорили про идеологию?
Вот это, про то, что сканди-?
— Да, да.
Что надо уходить, надо поднимать
знамёна с ликом Христа.
Вот это говорил.
— Вы знали, что командир «Вагнера» нацист?
— Нет, я не знаю и не знал.
Я видел фотографии, но я не уверен.
— Ну как? Вы не уверены, что —
вот здесь появляется фотография,
где — у человека буквы «СС»
написаны на теле?
— Много фейков, да, Юр, бывает.
Я не знаю — ты вот меня спрашиваешь.
Но фотографию эту видел.
— Как он подписал документы
«Хайль Петрович!»?
— Это я не знаю, Юр.
— Другие «вагнера» не говорили
вам про его взгляды?
— Я не общался. Я говорю, мы общаемся
с Володей безногим,
которому мы помогаем.
А с теми «вагнерами»,
с которыми я сейчас встретился —
ну обнялись и всё.
У них были все с ликом Христа.
— То есть вы вообще справки
не наводите, когда…?
— Нам некогда это делать.
— Это песня посвящённая
огромной военной организации.
— Послушай, это реквием
и идеологический посыл.
Я знаю, что война, ты же сам говорил
и почему я у тебя спросил, —
это нехорошее дело.
Война — это страшное дело.
Это чистилище.
Это мухи. Это грязь. Это кровь.
Это дерьмо.
Это тяжёлая вещь.
Поэтому люди, которые туда попадают,
я бы очень хотел, чтобы
с ними был Господь Бог.
То есть чтобы это не были
преступники, не были убийцы,
а защищали имя Господа Бога.
Всё.
— А почему вас не интересовало?
Ведь вы действительно делаете
важнейшее творческое произведение
для огромной организации.
И вам неважно, кто лидеры
и самые известные люди
этой организации?
— Господь всё управит.
«Делай, что должно,
и пусть будет, что будет».
Кто это сказал?
— Не знаю.
— Марк Аврелий.
— Но этим можно оправдать всё что угодно.
И сотрудничество с бандосами,
и сотрудничество с кем угодно ещё.
— Нет.
— «Делай, что должен, и будь, что будет».
— Господь подскажет,
если ты верующий человек.
— И как вам Господь подсказал,
что вы прославили-
— Всё я делаю пока правильно.
— Нет. Что вы прославили организацию,
которой руководил человек
нацистских взглядов?
— Всё выправится, Юр.
— Выправится?
— Выправится.
Поднимутся знамёна с ликом Христа.
Я в этом уверен.
— Только так.
— Удобный подход.
— Нет, неудобный. Это тяжёлый подход.
— Это абсолютно неудобный.
— Это работа, Юр.
Это внутрення работа.
Если не будем работать, не поднимутся.
А будем работать, поднимутся.
— Для вас «вагнера» — герои?
— Люди, которые жертвуют своей жизнью,
для меня герои, за други своя.
— Это высшая форма любви вообще.
Тоже Евангельское.
— Я считаю, что вот этот котел,
который война,
— это некое испытание, и мы находимся
только на верхушке айсберга.
Вот сейчас только и начинается.
— Те, кто во время шествия на Москву убил…
— Это очень плохо, Юр.
— …по разным оценкам
от 10-ти до 15-ти российских
военнослужащих, — они тоже герои?
— Это очень плохо.
Это скорбь и слёзы.
Мы не поддерживаем это.
Мы не поддерживаем раскол.
Но мы…
Вот то, что они взяли за справедливость, —
для меня это тоже не очень хорошо.
Для меня важно, опять же,
за Триедную Святую Русь.
Если у них будет до конца понимание,
что это не отдельная организация,
а это армия.
Единая армия.
Вот сейчас, когда я приехал,
были «шторма», десантники
и «вагнера» в одном —
это меня так поразило.
И это был монолит.
И у них шевроны с ликом Христа.
— Это уже идеология, вышедшая из народа,
как говорит Владимир Владимирович.
— И можно забыть о 10-15-ти…?
— Нельзя забывать.
— Им ничего за это не было,
как вы к этому относитесь?
— Мы не знаем.
— Как вы к этому относитесь?
— Я считаю, что это плохо. Ещё раз, Юр,
с самого начала говорю:
это было очень плохо.
— Нет, к тому что им за это,
вот за конкретные убийства-
— Я не знаю, Юр. У нас вот когда идёт
военная операция, как ты говоришь,
Священная для меня военная операция,
не всё в пространство,
в медиапространство проникает.
И я считаю, что это правильно.
Есть вещи, которые не стоит говорить.
Мы не знаем, как там на самом деле.
Наказали, не наказали. Кого там, что.
Но, по крайней мере,
я не знаю. А ты знаешь?
— Я…?
— (Вадим) Я тоже.
— Простите, но как гражданин России
я должен это знать.
— Ну должен, но ты же не знаешь.
— Но мне, как и всем остальным
140 миллионам не знающим…
Это нормально?
— Я считаю, что не всё должны знать.
А вот с этой ситуацией я не знаю.
Мне кажется, с «вагнерами»
ещё не поставлена точка.
Ещё будут какие-то вещи,
которые мы узнаем.
И будут, наверное, какие-то наказания.
И будут, наоборот,
какие-то награждения.
Потому что для меня
непонятная здесь ситуация.
И я очень надеюсь только на лучшее.
— Сидишь и вот так вот говоришь
«фашист там он был».
Да в Европарламенте сидят
внуки фашистов всех, ну и че?
Че там делать?
— Эти внуки исповедуют
сейчас нацистские взгляды?
— Вообще-то да. Вот в Канаде, как встречали…
— (смеясь) Конечно.
Разве это не исповедальная
такая история?
Как все встали, дружно похлопали.
— (Дудь) А вы не допускаете, что это
просто какая-то нелепость произошла?
— Юр, ну так нельзя.
— А реакцию вы видели
за это, что произошло?
— Юр, вот с тобой разговаривать…
— Подождите, подождите.
— Да, да, да, да, да.
— А вы видели, что там было?
— Че там было?
— Ну они поняли, что это
абсолютно недопустимая ситуация.
Отправился в отставку… я не помню кто,
то ли спикер парламента,
то ли тот, кто это сделал,
извинился премьер-министр.
А когда извинялись
у нас в последний раз?
— Причём тут «нас»? А шествие бандерлогов
и фашистов под знамёнами «СС»
во Львове или ещё — это как,
мы забудем? Не было?
Или сожжение в Одессе,
где мы были, знали всех?
Их добивали палками, железными прутами.
— Людей, которых мы знали.
Вот как нам даже с тобой разговаривать?
— Это что?
— Во-первых, давайте…
Вы несколько раз говорите про Одессу.
— Давайте её забудем!
— Просто Одесса — это сложней…
Одессу забывать не надо.
Одесса — это большая трагедия,
которая произошла-
— Нет, а давайте забудем
это преступление!
— …которая произошла,
которая, очевидно,
не до конца расследована.
— Да-а…
— Но тем не менее то, как её
использует российская пропаганда,
в частности вы-
— Да ничего её не используют, Юр!
Даже говорю, с нами не брали интервью
по этому поводу, я не знаю уже сколько.
Ни разу ни на «Первый канал», ни это.
Это всё замалчивается, Юрочка.
— Что замалчивается?
— Преступления!
— Про Одессу.
— Пропаганда использует
2-ое мая 2014-го года постоянно.
— Ну я же говорю, мы свидетели.
Мы свидетели и мы ничего
не пропагандируем.
— Вы были 2-го мая в Одессе?
— Нет, мы были…
— Мы были 10-го апреля.
В день освобождения Одессы от фашистов.
— Всё случилось 2-го мая.
— Ну и что?
— (Вика) И там были люди, которых мы знали.
— (Дудь) Трагедия случилась 2-го мая.
— И один человек был твоего возраста,
и у него было трое детей,
которого мы знали.
— Вот эти люди, которые были 2-го мая,
у нас жили 2,5 года.
Я с каждым из них проговорил там,
вот прямо разложил эту всю ситуацию.
С каждым проговорил.
— (Вика) Фильм сняли сейчас тоже.
— Ты можешь это представить?
И там был знаком, и здесь они жили у нас.
— Нет, всё замяли хорошо.
— Ну это так!
— А тут извинились, понимаешь, так.
Ох, как извинились! Молодцы, молодцы.
— «Совков» убивали, «ватников».
Ты же «ватником» тоже был —
вот таких, как ты, убивали.
Ну ты как-то говорил
«я там "ватник", за Россию».
— Я не произношу это слово
даже в контексте тех,
с кем я идеологически не согласен.
— А, ну значит я ошибся, прости.
— (Дудь) Мне оно не нравится.
— Мне тоже не нравится.
— Я так-то люблю Россию,
может быть поэтому кто-то…
— Ну это хорошо.
— Может быть, кто-то из-за этого
употребляет слово «ватник»,
но я стараюсь этого не делать.
— Мне очень приятно,
что ты любишь Россию, правда.
[Музыкальная заставка]
— Про «Вагнер».
Вы видели видео казни, которое…
…казни Евгения Нужина,
которое кувалдой совершили?
— Ты знаешь, Юр, я видел. Я не знаю,
постановка это или не постановка.
До сих пор нет ответа.
Я считаю, что неправильно
даже выкладывать такие ролики.
— А потом везде появляются с кувалдой
«вагнера», как это делаете вы,
и в песню своей в том числе
использовать этот образ — это норм?
— Кувалда — это символ «Вагнера».
— А почему, вы не знаете?
— Знаю почему.
— (Дудь) Почему?
— Потому что она фигурировала
везде у «Вагнера».
Это возмездие.
— М-м.
— Символ.
— Да.
— То есть так поступать
с человеком неправильно,
но символ использовать из-за того, что
он из-за этого появился, нормально?
— Да. Я считаю, да.
Символ — это уже, будем говорить,
рабочий момент, когда…
Как Apple. Понимаешь, да?
Есть организация, которая
называется «чистильщики».
— Что вы имеете в виду?
— Вот «Вагнер» — я считаю,
что это «чистильщики» такие,
которые занимаются тяжёлой работой,
где не всегда место.
— Внесудебная казнь — это..?
— Плохо.
— (Дудь) Плохо?
— Да.
— Но кувалда на вас — это хорошо?
Которой эта казнь совершена.
— Почему «на вас»?
— Ну, футболка.
В треке «ЧебуРашка» фигурирует кувалда,
и вы в этой футболке
много где появлялись.
— (Вадим) Да, конечно.
— (Дудь) Кувалда — норм?
— (Вадим) Это символ уже организации.
— (Дудь) А почему он символ, вы понимаете?
— Да понимаю! Я же тебе объясняю.
— Окей.
— Я же тебе объясняю.
Вот мы, смотри, не знаю…
А, у тебя череп там, да, на аватарке.
Это же плохо.
— Почему?
— Почему? Это просто плохо,
смерть это же всё.
— Ну…
— Ну вот.
Там ещё и кувалда у тебя воткнута!
— Вы сравниваете череп…
— Нет, там ещё и кувалда у тебя.
— …и разбитую голову живого человека?
Просто нарисованный череп?
— У тебя же это там.
— Это же есть.
— У тебя же на аватарке оно, вот оно.
— Так, ещё раз. Вы сравниваете убитого
человека и просто нарисованный череп?
— Нет, это ты сравниваешь сейчас.
— Юр, у меня тоже кувалда
нарисована. Ну, ты че?
Это символы.
— (Дудь) Хорошо.
— Правильно. У тебя нарисованы,
у меня нарисованы. Всё, че сравнивать?
— Никогда не видел, чтобы с такой улыбкой
такие кровожадные вещи говорили.
— Почему?…
— (Дудь) Ну, они были.
— Ты сейчас тоже улыбаешься.
— Юр, послушай.
Какие кровожадные вещи
я сейчас говорю? Я что-то…
— Он, что, брал кувалду,
он убивал или что?
— Ну что?
— Как вы относитесь к тому,
что в «Вагнере» служат
освобождённые заключённые?
— Это во все времена было.
В любой армии мира так было всегда.
Это во все времена.
— Че ты вот не поедешь на войну?
Я вот смотрю на тебя-
— Да ладно…
— Нет, ну интересно. Ты же мужик.
Поезжай, увидишь сам!
— Воевать за кого?
— Нет, не воевать.
Ты хотя бы поговори с людьми,
с одной стороны — тебя там не тронут,
с другой стороны тебя никто не тронет.
— Мне кажется, если ты идёшь к правде
то надо посмотреть
и с той стороны, и с этой.
— У тебя же такой ресурс огромный!
— Есть проблема в том, что мне не попасть
на войну с российской стороны.
— С другой стороны, почему?
— С украинский тоже, поскольку гражданам
России очень тяжело сейчас въезжать.
— Тяжело, да… Вот говорить про то,
что мы взяли кувалду — это легко.
— (Дудь) Я бы сказал, что это запрещено.
— А ты сейчас тоже запрещённые
вещи говоришь, понимаешь?
Ты их так пробрасываешь,
поезжай, посмотри!
Ты у меня спросил про мать.
Вот ты у меня спросил про мать:
как я посмотрю в глаза?
Я выступала перед матерями.
И ты знаешь, ко мне подошла женщина-
— Я не так говорил, Вика.
— «Что ты им скажешь?»
Я им пела песни, Юра.
И подходит ко мне женщина.
Она меня обняла и стала плакать.
«Как я тебе благодарна», — она говорит.
«У меня убили мужа и я три месяца
не могла произнести слово
и не пролить слезу».
Это… Это страшно звучит.
И манипулировать всем этим
— мне кажется,
это самый какой-то
позорный, страшный грех.
Понимаешь? Этим играть!
Поедь, посмотри сам, и всё.
Мы не начинали войну.
Война — плохо, тебе сказали.
Всё говорим, и ты это понимаешь.
Но ты знаешь, такой сидишь,
сейчас стерильное лицо сделал.
А оно выглядит даже
несколько брезгливым.
Ты знаешь, Господь говорит
«не мечите бисер».
Ты не хочешь открываться.
Ты не хочешь сердце открыть
перед теми миллионами людей,
которые на тебя смотрят.
Не хочешь. Ты выбрал такую
позицию «я чистенький».
— С чего вы это взяли?
— Не знаю. Так это выглядит, Юр!
Так это выглядит, Юр.
Ты ни разу не открылся! НИ РАЗУ.
Ты ни разу не распахнул сердце.
— Вы сейчас про этот разговор?
— Вот да. Я же перешла уже на личности.
А я потому что не знаю,
зачем я здесь сижу, понимаешь?
— Ты же сказал, что я так с улыбочкой…
…говорю про это, мне это очень больно.
— Зачем я здесь нахожусь?!
Зачем ты нас позвал?!
— (Вадим) Реально гражданская война, Юр.
— Это не может быть радостным!
— Прости меня за эту улыбку.
Наверное, я не прав.
Может быть, она в камере
так плохо выглядит.
Для меня это трагедия.
— Ты тоже улыбаешься.
— И я не улыбаюсь после того,
когда обсуждаю казнь, внесудебную.
— Я же сказал, это плохо.
Ну я же сказал тебе, че?
— Но когда я вас спросил про символ…
— (Вадим) Ну и что? Ну и символ…
— Они бравируют этим символом.
Они убили человека…
Подождите, простите, пожалуйста.
Они убили человека,
совершили внесудебную казнь.
В Сирии было то же самое, когда они
убивали и снимали на видео так.
И они сделали это символом.
И если вы говорите, что это плохо,
то странно это делать
своим символом на…
— Юра, это, вот то, что ты видел,
про эту историю про кувалду —
что это, как ты себе объяснишь?
У меня есть точное объяснение.
Это символ несанкционного
убийства, правильно?
— Они показывают, что будут
делать с предателями.
Им нужна была показательная казнь.
— Стоп.
Стоп. Самое главное слово — предатель.
К вот этой организации,
которая такая жестокая и всё,
я обратился, чтобы эта армия людей
подняла знамя с ликом Христа.
Что я сделал здесь плохого?
И я сказал: «Вот ваша организация,
вот ваша организация,
но давайте сделаем так».
Вот мой посыл.
И у меня нет не улыбки, нет…
Я мучаюсь.
Вика вот знает, как я езжу, какие там…
Какие там…
— Я уже рассказывала про свою войну.
— Мы про заключенных говорили,
что это нормальная
практика в любой войне.
— (Вадим) Да.
— Представим, что Чикатило был бы жив.
Его можно было бы помиловать
в обмен на выход…?
— Да нет. Ну это совсем
какие-то другие вещи, Юр.
— Я в этой плоскости даже думать не могу.
В этом…
— За гранью.
— Вот как ты ставишь такие
не сопоставляемые вещи,
я так не могу мыслить.
— Но люди, осуждённые за серьёзные
преступления, очень серьёзные,
выходили на свободу.
— То есть факельные шествия —
это несерьёзные преступления?
Убийства в Одессе —
это всё нормально?…
— Пауза, пауза.
Пауза. Сейчас я попытаюсь Юре ответить.
И Вика тоже права,
что никто тех убийц не осудил,
которые там десятки поубивали
прутьями, и всё… беременных.
Мы говорим про Одессу.
А здесь…
— Маркину Владимиру царство небесное,
депутату одесскому.
— …я считаю, что
подонков и конченых, да, убийц,
конченых, то есть маньяков,
конечно брать нельзя.
Это сто процентов.
— Ну их же берут.
— Но мы тоже знаем, как пытают пленных.
— Кто тебе сказал?
Кто тебе сказал?! Ну вот я не знаю.
Вот почему ты так
безрезультационно говоришь?
Я-то не знаю. А ты-то точно
знаешь, что берут маньяков?
— Потому что огромное количество-
— Ну маньяков берут?
— Огромное что?
— …людей, осужденных
за серьёзные преступления-
— Можно я тебе покажу фотографии?
Юр, я опять буду с тобой предельно честен.
Я приехал десять дней
или семь дней назад, уже не знаю…
Вот перед тобой я поехал на передовую.
И мне сказали:
«Вот "Шторм Z", иди посмотри».
Я пошёл…
Покажу фотографию: стоят люди,
добровольцы из зеков.
Я был поражён…
Я спросил: «А по каким статьям они сидят?»
Вот эти добровольцы, которых набирают.
Он говорит: «80% — наркомания».
Либо закладки…
За закладки получают десять лет!
Либо попробовал.
И со мной человек стоит:
кроссовки там, ещё что-то.
И он так рядом стоит и тоже что-то делает.
Я говорю: «А ты че?»
Он говорит: «Я заключённый.
Я добровольцем пошёл».
«А за что?»
Говорит: «Я экскаваторщик…»
А, погонял ковш.
«Экскаваторщиком работал на золотых
приисках и попробовал эту дурь.
И в общем, оно мне всё понравилось,
и меня взяли на закладки.
3,5 года — пошёл в армию. Потому что
я благодарен судьбе и Господу Богу,
что я пошёл в армию, сюда…»
— Судьбе и Богу.
— «…на передовую,
потому что меня бы это затянуло.
Я доброволец.
Я точно осмысленно пришёл».
— Но сто процентов там могут быть
люди по лёгким статьям,
но и там полно душегубов.
— Ну Юр!… Мы же не знаем.
Я же тебе говорю,
если про маньяков, я против.
— Но мы знаем: там их много.
— Я против маньяков, против чикатил.
Но есть то, что я увидел.
Я увидел это всё.
— (Дудь) Насильники?
— А по-моему, не берут их.
— Тех кто за изнасилование?
— (Вадим) Да.
— Берут, сто процентов.
— Но я не видел.
— Они когда вышли, они стали возвраща…
Они воюют и потом возвращаются с фронта.
И многие из них уже совершают
новые преступления.
— Вот я эту статистику не знаю.
— А что ты предлагаешь с ними делать?
— Но то, что тогда говорили,
что эта статистика
какая-то минимальная.
— Это Пригожин говорил.
— Ну да.
— Но конкретные преступления
есть у этих людей.
И этих преступлений не было…
— Вот а можно посмотреть?
Ты же дружишь с интернетом.
Выложи, пожалуйста, честно,
если есть статистика, мы посмотрим.
Всякое бывает.
— И где ты её взял?
— Всякое бывает, но смотрите,
вот просто три примера.
Я сейчас три примера привожу.
В Волгограде Алексей Хлебников
задержан за подозрение
в изнасиловании
тринадцатилетней племянницы,
до этого отбывал
одиннадцатилетний срок за убийство.
В Краснодарском крае
Денис Степанов был задержан
по подозрению в убийстве двух женщин
— в поджоге дома, где они жили.
До войны — 3,5 года колонии
за избиение знакомого
металлической заслонкой для печи.
Олег Гречко задержан
по подозрению в том,
что облил сестру бензином во время
ссоры, поджег её в частном доме.
Женщина погибла.
До войны он получил в марте
11 лет за убийство.
— (Вика) И че?
— Что сказать родственникам этих людей?
— Да страна больная у нас!
Ты понимаешь, страна больная вся.
Мы все больные люди. ВСЕ, Юра.
Ты можешь себя сдерживать,
у тебя образование есть,
зарплата есть, ты можешь заработать.
А кто-то сидит,
вот пошёл за 200 тысяч рублей,
потому что он их в руках
не держал никогда,
потому что ему не на что жить,
мать кормить, понимаешь?
Плохо живёт Россия, ужасно.
— Я знаю. Но, если бы не было этой войны
и если бы не было такого формирования,
одной из организаций,
которая воевала там…
— Угу. Тогда ты бы пошёл.
— …то не было бы и вот этих
конкретных преступлений.
— Ой, Юр… Ну это
выдернуто всё из контекста.
— Конечно, но, наверное, были бы другие…
— Везде уроды есть. Везде.
Со всех сторон есть уроды.
Если бы жили люди по совести,
по заповедям, наверное,
власть наша бы жила так.
— Вообще…
Что ты хочешь услышать? Государство…
— Беспокоит ли вас эта проблема?
То, что они будут возвращаться?
— Конечно беспокоит.
И всех она беспокоит.
— Ну меня беспокоит проблема,
когда дети пол меняют.
Меня тоже эта проблема беспокоит.
— Опять мы поворачиваемся к этой истории.
— Безнравственная вся: что так, что так.
— Вот тогда я возьму
в свои руки этот разговор.
Я понимаю, что он начал сбоить.
Опять же говорю, что нам нужна
государственная идеология.
Даже не государственная.
Государство — это аппарат насилия.
То, что сейчас Россия полностью
изжила этот строй, — это понятно.
Это понятно всем. Тебе.
Людям, которые живут в России.
Строй нужно менять.
Нужно сделать, чтобы он был
человеческим: не убий, не укради.
То есть вот эти барьеры
религиозные должны быть,
чтобы отсюда не вытаскивали
банкиры все деньги куда-то туда,
не уходили все ресурсы туда куда-то.
Значит, что-то нужно менять.
Но ведь, опять возвращаемся
к нашим дорогим евреям,
40 лет Моисей водил.
Значит, нам для чего-то это нужно —
всё, что происходит сейчас со страной:
чтобы мы прозрели
и сделали правильные ходы.
Нам не нужна сейчас революция.
И если расколется страна,
то будет беда.
Люди, которые дорвутся до власти
— это будет беда.
Нам нужен плавный,
не революционный переход.
Я думаю, что Владимир Владимирович
делает не всё правильно.
Но в глобальном понимании
мы должны пройти этот период,
как можно плавнее, без революций.
Революция в России — это кровище.
Это будет страшная кровь.
— А война в Украине — это не кровище?
— Кровище.
— Так какая разница с революцией?
Погибает огромное количество людей.
— Русских людей.
Русских людей и…
Юр, ещё раз говорю, что:
что-то пошло не так.
— Так вот же. Вы же сами говорите то,
что «без гражданской войны, без крови».
Но вот же кровь. Она льётся.
— Я понимаю.
Но может ещё перекинуться туда.
Я… Юр, вот
третий или четвёртый раз,
я уже не помню, тебе скажу.
Уже эта ситуация вышла
из-под контроля любой личности.
И Вика это говорила.
Сейчас только мы уповаем
на Господа Бога.
Сейчас любое движение может
оказаться ещё большей кровью.
[Музыкальная заставка]
— Кто убил Пригожина?
— А я не знаю: убили его или нет.
У тебя есть доказательства?
— Самолёт взорвался и упал.
С самолётом что-то произошло,
и он упал.
— Может, он живой ещё. У меня
нет уверенности в этой истории.
— Серьёзно?
— Да, у меня нет такой уверенности.
— Почему? На чём она основана?
— Ну-у… насчёт всего, что я видел.
Какие-то два самолёта.
Кто-то зашёл, потом всё это.
— А похоронили кого?
— Не знаю. Ты же меня спрашиваешь,
я говорю: я не знаю, у меня нет уверенности.
— А Путин говорит то,
что Пригожин погиб.
То есть Путин знает меньше вас?
— (Смеясь) Я не знаю.
Вот Путин тоже человек.
Он для меня не есть
та непогрешимая единица,
на которую стоит молиться.
— Нет, мы молимся за него.
Но это тоже грешный человек.
— Да, молимся. Но непогрешимости
такой не существует.
И Путин — человек
своего времени, поэтому…
Он же и в ФСБ, и что-то еще…
— То есть вы хотите сказать, что он нам врёт?
— Я не знаю, что он делает вам.
(Вика смеётся)
Но он мне правду…
— Нет, подождите, Вадим.
Он обсуждает, что Пригожин погиб, и он-
— Ну что ты зацепился? Чем он тебе интересен?
— Подождите, я хочу понять вашу логику.
Вы с одной стороны говорите:
«Пригожин — я не уверен, что он погиб».
С другой стороны,
президент вашей страны…
— Юр, можно тему снять,
потому что мы не знаем.
— …говорит, что он погиб.
— Ну я не уверен.
— То есть Путин может врать?
— Да почему? Может Путин тоже не знает.
— Может он говорит правду.
— А-а, то есть Путин может не знать?
— Может не знать до конца,
правда. Его же обманули.
— Вы скорбели, когда упал самолёт?
Вы писали так, как приняли, что погиб
Пригожин, судя по вашим заявлениям.
— Любой человек погиб — это нехорошо.
— Но вы скорбели конкретно по Пригожину.
— Послушай меня, Юр.
Если честно, вот мне характер
этого человека несимпатичен.
Я никогда не ругаюсь, не матерюсь.
И я очень плохо к себе отношусь,
если я вдруг завожусь.
Для меня это какая-то, ну,
неправильная ситуация.
Манера поведения этого человека
и психотип мне не нравился
и не нравится.
— Что-то я не слышал от вас этого
до того, как он пошёл походом на Москву.
— А когда я что говорил?
И… и…
— (Вадим) Неправда, Юр.
— Я пропустил?
— А я ничего не говорил
про него: ни хорошо, ни плохо.
— Вы написали песню
во славу его организации.
— Юра, ты что? Какая организация,
я воинам писал.
Понимаешь? Воинам.
И там Пригожина нет.
Многие видят его там как Люцифера.
— Пригожин вам передавал,
что ему песня понравилась.
— Ну и на здоровье.
— Да. И «напишите ещё».
И мы тогда написали «ЧебуРашку»,
там ещё следующая ступень
Триединой Святой Руси.
— И 24-го июня мы написали песню
«Синие ливни», я была в студии.
— Смотрите, вам не был
человек симпатичен,
но вы написали, окей,
песню «Вагнер» не про него,
а про простых «вагнеров», допустим.
Потом он попросил вас
написать ещё одну песню.
И даже несмотря на то, что он
вам несимпатичен, вы написали?
— Ещё про людей я тебе говорю —
«В прорыв идут штрафные батальоны».
Мне как человеку творческому
всегда интересны люди
в экстремальной ситуации.
И у нас потом был случай…
Вика сейчас расскажет.
— Меня не слушают.
— Ну, про Валеру расскажи.
— Зачем?
Про какого Валеру?
— Из «Вагнера» который.
— Ну а что, мы встречались с Валерой…
— Ну вот расскажи.
— Какой-то хороший человек очень.
Не пьёт, не курит, не матерится.
— Семнадцать лет дали парню.
Он вернулся специально к нам.
— Я просто не могу включиться.
— Включайся.
Семнадцать лет дали парню.
Он из Воркуты.
Получил сначала девять лет.
Потом набрал сроки уже в тюрьме.
Шесть месяцев отвоевал под Бахмутом,
имеет награды. Ещё интересно так
познакомились, его менты остановили и…
сняли 16 тысяч с него за…
— А, что-то там права. То ли у жены были,
поменялись они местами, да.
— И он рассказал всю эту ситуацию.
«Только молился, как, — говорит, — выдали
один броник 16 килограмм
и плюс ещё 24 рожка на мне».
Он бывший спортсмен.
И прошёл всю эту войну.
Только молился. Он говорит:
«Меня спасла только молитва».
И он вернулся… Он на полпути
до Краснодара приехал,
позвонили, что Вика — чтобы
только увидеться с Викой
и поблагодарить за эти слова:
«Пусть пребудет с Вами благодать
Наши павшие, наши Святые…»
— Песня «Андреевский флаг».
Помнишь, как Чечня была,
когда человеку попало в сердце,
и там текст был с песней
«Андреевский флаг».
— Дмитрий Саблин передал Вике…
Бабичев, по-моему, его привёз.
Говорит: «Это мой спецназовец».
Пробитый пулей, от руки написана
песня «Андреевский флаг».
— Дмитрий Саблин — это депутат
Госдумы с особняком на Рублёвке
и с яхтой в стране НАТО сейчас?
— Да, да, да.
— Я просто уточнил.
— Наверное. Я про депутата, а про…
Боевое братство.
— Ну да.
Просто он 23 года на госслужбе,
и у него имущества (щелкает пальцами)
вот на столько денег.
— Не, у него же большие бизнесы.
— Он 23 года не имеет права
работать бизнесменом.
— Да?
— (Дудь) Да.
— Боевое братство.
Нет, я ещё раз говорю. Идёт
становление Русского государства.
Российского. Триединой Святой Руси.
Мы действительно сейчас
находимся в плачевном состоянии.
То есть государство наше,
аппарат насилия, должно развернуться
лицом к простому человеку.
— Да. Вадим, вопрос. Вы сказали:
Пригожин несимпатичен.
Но он вас попросил написать ещё одну
песню — вы просто ушли от ответа…
— (Вика) Он нас не просил.
— (Дудь) Про «ЧебуРашку».
— Это был просто вброс в соцсеть.
Он нас не просил реально, мы не были
знакомы. Он ничего не говорил.
— Он вбросил, и вы написали,
несмотря на то, что несимпатичен?
— Да мы же для людей пишем.
— Есть такие песни, они называются
«духоподъемные». Помнишь:
«Врагу не сдаётся наш гордый "Варяг",
Пощады никто не желает!»?
Вот есть песни,
которые необходимо петь,
чтобы люди не падали духом.
— Зря ты ловишь на таких вещах,
когда здесь так, как есть.
— Это так неинтересно вообще.
Я думаю, это зрителям
будет неинтересно смотреть.
— Да. Последнее про Пригожина.
Путин, когда, собственно,
комментировал впервые
спустя полтора месяца, что ли,
после того, как это произошло,
вот, он намекнул недвусмысленно,
что причина была в том…
Если укоротить: нанюхались кокаина,
неаккуратное обращение с оружием,
и самолёт упал.
В патриотических…
В про-российских Телеграм-каналах
военкоры, люди,
которые на передовой, они…
очень негативно отреагировали
на это заявление.
А вы?
— Я тоже негативно. И Вика негативно.
Вообще есть…
— Мне всё Вадим рассказывает.
— Про скрепы духовные то, что он сказал,
вот здесь они разваливаются.
Потому что душа русская привыкла,
и это религиозно даже, будем говорить,
так по-человечески, по-божески:
«О мёртвых либо хорошо, либо ничего».
И здесь он нарушил эту историю.
[Музыкальная заставка]
— Вы в 2000-м году
написали стихотворение:
«Пандемия, моя пандемия…»
— Да, да.
— «…Твой итог - обнуленье Кремля.
Обнищавшая разом Россия
С коронацией Вовыцаря».
В одно слово причём.
— Да.
— То есть вы были против
поправок в Конституцию?
— Да я вообще говорю, что…
— (Вика) Мы вообще не системные люди.
Абсолютно.
— Мы точно понимаем,
что мы двигаемся
в неправильном направлении.
Но на сегодняшний момент
у России большой шанс
поднять знамёна с ликом Христа.
И будем молиться за Владимира
Владимировича Путина.
— За бойцов «Вагнера»,
«Шторма» и десантников.
— За всех.
— И за Украину.
— Что всё должно измениться.
Если мы будем с Господом Богом,
то всё у нас получится.
И все это должны понять.
Если мы встанем в другую историю,
Россия развалится.
Это будет страшнейшая кровь.
И вот то, что толкают
те люди, которые уехали,
они либо не понимают, что произойдёт,
либо специально хотят
страшенной той революции.
Гражданская война уже идёт.
— (Дудь) Давайте про Конституцию ещё.
— Да не интересна она мне.
— Вы были против-
— Юр, у меня есть понятие:
по совести либо не по совести.
Мы против. Я привык
и хочу жить по совести.
Я не хочу жить по Конституции.
Мои внутренние постулаты,
если они соприкасаются
по совести, значит всё хорошо.
А как там написано в Конституции?
— Законы пишут люди, правильно?
Люди не совершенны, люди грешны.
— Я хочу жить по Господу Богу.
Потому что сейчас поменяется, будет
другая Конституция, будет ещё что-то.
— Ещё один придёт человек,
захочет переписать что-нибудь.
— Я очень хочу, чтобы
была православная идеология:
не убей, не укради. Вот и всё.
Возлюби ближнего.
— По-моему, такая идеология
в любом законе
любого цивилизованного
государства записана.
— Нет.
— (Дудь) Нет?
— Нет, Юр.
И вообще у нас в стране нашей…
Правильно ты говоришь,
у нас недострана, потому что-
— Я ни разу так не говорил.
— А че ты испугался?
— (Дудь) Потому что мне
очень важны какие-то вещи.
— Не, вот ты сейчас пропустил опять.
Ты сказал: «По-моему,
в каждой Конституции».
Нет у нас в конституции идеологии.
Нет.
Специально идеология
запрещена законом.
И приписалось это не нами,
а американцами
или кто пришли сюда?
Почему сейчас сюда тянут иммигрантов?
— (Дудь) Куда?
— В Россию.
Почему аборты ещё проплачиваются?
Это реальный идёт геноцид.
И мне это не нравится
как русскому человеку,
в котором намешана и турецкая кровь,
и башкирская, и ещё что-то.
Но я русский по духу.
Мне это не нравится.
Всё, что происходит сейчас в стране,
когда всё потворствует геноциду.
Этот Мурашко с этим
образованием тупым — ЕГЭ.
— А кто в этом виноват?
— Весь шоу-бизнес…
— А?
— Кто в этом виноват?
— Мы.
— (Дудь) Почему мы?
— Весь народ. Мы повелись
сначала за ту революцию, которую
получили, за убийство царя.
Мы все виноваты в этом:
что допустили сюда сатанистов
с серпом и молотом.
— Угу…
— Вот и всё.
— Так, а если про сейчас мы говорим?
Много возможностей было
перезагрузиться.
— Ну не получается, Юр.
— (Дудь) Почему?
— Видать, до четвёртого поколения.
Я к этому так отношусь.
— А, то есть надо ждать?
— Надо не ждать,
надо каяться и молиться.
— Каяться, молиться
и делать добрые дела.
— Больше у нас нет варианта никакого.
— Добрыми делами спасёмся, вот так я думаю.
— Когда мне батюшка 25 лет назад
говорил: «Молись, молись!»
Я думала: «Че он ко мне привязался?»
А я сейчас понимаю, что
без молитвы ничего не решить.
И где бы ты ни выкапывал
какие-то сведения, факты,
это ни на что не повлияет, Юрочка.
Ни на что уже это не повлияет.
Хотелось бы! Но не будет так.
— Смотрите, то есть что бы ни делал…
Я хочу логику понять.
— Добрые дела. Молитва — это дело.
— Чтобы не делало
руководство страны, Путин…
Давайте конкретизируем, чтобы проще.
Чтобы он ни делал, какие бы
шаги он ни предпринимал,
всё равно ваша единственная
реакция будет только молиться?
— Не, Юр. Ну послушай.
— Я просто пытаюсь понять логику.
— Ну давай. Опять ты вот про Путина…
— Я же любопытствую.
— Потому что ты не живёшь
в этой парадигме.
Для тебя она не существует,
поэтому ты не слышишь.
— Я наоборот говорю: спасёмся добрыми
делами, нужно делать добрые дела, всё.
— Всем надо покаяться.
— Сам если не спасёшься,
то рядом многие спасутся.
Что надо покаяться всем,
нам вот всем от грехов очиститься,
если мы хотим быть с Господом Богом.
— Это должно быть смыслом нашей жизни!
— И Путину нужно, и правительству.
И тогда у нас будет новая идеология.
И тогда появится новая страна,
будут как в Израиле
петь гимн с четырёх лет,
уберём всё ненужное,
останется всё только доброе-
— Но вы снова не говорите про Путина.
Вы не говорите про руководство страны.
— Ну что тебе этот Путин!
— Потому что оно влияет.
— Нет, руководство или Путин?
Ведь это же глобальная машина.
— А кто руководитель страны?
— Я понимаю.
Но это же глобальный механизм,
который сейчас начинает
медленно, медленно перестраиваться.
— Как он перестраивается?
— Ну потихонечку.
— С Божьей помощью.
— Всё перестраивается потихонечку.
Потихонечку запрещают
какие-то вещи неправильные,
армия лучше становится…
— А лучше становится?
— Да, лучше. Потихонечку.
— Вы с какого периода считаете?
— Ну вот с этого.
— (Дудь) С какого?
— Как началась Священная Военная-
— Считалось, что армия
за три дня возьмёт Киев.
— Я говорю ещё раз. Это был обман.
— Обманули верховного
главнокомандующего.
— Дурака на четыре кулака.
— То есть вам вообще неважно,
что делает Путин?
Вот в этой концепции.
Вы как будто над схваткой.
Человек, который руководит страной,
принимает решения,
замкнул на себе большинство
каких-то решений.
— Но мы не можем на него повлиять.
— А, значит в этом дело?
— (Вика) Ну как?
— Да.
— Мы его видим что ли,
мы с ним беседуем?
— Я прошу Господа Бога
каждый день, чтобы помогал,
давал духовного, телесного здоровья,
мудрости Владимиру Владимировичу.
Чтобы он обернулся к Господу Богу.
Чтобы ангелы ему помогали.
Чтобы любил больше простой народ.
И сам делаю, помогаю тем, чем могу.
Я уверен, что Владимир Владимирович,
почему-то так думаю,
если это не произойдёт,
это будет предательство,
что он изменится
и изменится наша страна.
— А что бы вы хотели в нём изменить?
— Я ещё раз говорю: побольше
о народе, побольше к Богу.
Вот и всё.
— То есть что значит к Богу,
как бы это выглядело?
— Я не знаю, Юр! Ну вот я-
— Чтобы он предложил
сделать так, чтобы у нас-
— А может он много что-то видит.
Может быть ещё что-то.
Потому что часы швейцарские…
Что сложнее:
часы швейцарские или человек?
— (Дудь) Что, что?
— Что сложнее по механизму?
— Человек конечно.
— Конечно.
— А представь, сколько у него человеков.
И всех нужно подкрутить, что-то сделать…
— Вадим, у меня полное ощущение,
что вы боитесь обсуждать Путина.
— Нет! Нет, мне кажется…
Честно тебе говорю, не боюсь абсолютно.
— Вот тебе крест.
— Ну вот спроси что-нибудь.
— Мы вообще люди не в системе!
— Смотрите, давайте конкретные вещи.
Вы дружили с Игорем Стрелковым.
Он бывал у вас дома.
— Много раз.
— (Дудь) Много раз. Вы общались,
вы писали гимн Новороссии.
— Да, да.
— (Дудь) Вместе со Стрелковым.
— В 2014-м году.
— Это не вместе.
Я опять написал и позвал его.
— Это всё было не вместе.
— Нет, нет, нет.
— Ни Пригожин, ни Стрелков.
Это то, что слышит он!
— Я бегу впереди поезда.
И «Андреевский флаг»,
они все выходят чуть раньше.
— Ага. Предвидение художника?
— Дар, да, такой.
— Смотрите, но вы дружили. Вы общались-
— Ты прислушивайся, кстати, к дару.
Пригодится.
— …вы общались.
Тут начинается война, и он
начинает критиковать Путина.
И его сажают в тюрьму.
— Угу.
— (Дудь) За критику Путина.
— Не знаю.
— Ну это, как бы, очевидно. Там статья
то ли за дискредитацию-
— Не знаю.
Ну вот не знаю, Юр.
— Хорошо. Я вам сообщаю:
его посадили за критику.
Как вы на это отреагировали?
— Я ему всегда говорил, Юр:
«Ваше благородие,
какашками перестаньте кидаться,
потому что здесь не нужно».
Он очень эрудированный человек.
И многие вещи он понимает изнутри.
Но вот скверный характер
такого гордеца мешает ему.
Я думаю, ему на пользу, чтобы…
Он везде ищет врагов, это нехорошо.
— А мы даже поругались с ним, помнишь?
Он подумал, что «Вагнер» — это заказ
и как мы можем общаться.
Мы на этой теме поругались.
Мы не знали никого.
— Ну, я не все…
Мне не нравится вот такая грязь,
эта агрессия.
— То есть за такую критику
можно сажать в тюрьму?
— Да нет конечно, нельзя.
— (Дудь) Ага…
Но его посадили.
— Ну это неправильно.
Я думаю, что это передержка.
Мне кажется, да.
Да. Бывает такое, Юр.
— Передержка?!
То есть вы к людям,
как к собакам, относитесь?
— (Вадим) Нет.
Это не услышал.
— Зачем такие ярлыки вешаешь?
— Вы понимаете, что такое тюрьма?
— Вот знаю. Ну знаю, Юр.
— Ни от тюрьмы, ни от сумы
никогда не зарекайся.
Знаешь, иногда тюрьма…
Я вот думаю: меня бы посадили,
и я просидела бы спокойно.
— Кем бы я ни считал Игоря Гиркина
и как бы я к нему ни относился,
но всё-таки отправить…
— (Вика) А как ты к нему относился?
— Игорь Гиркин — военный преступник.
Доказано, что-
— А кто тебе доказал это?
— Фашисты.
— Игорь Гиркин обвинённый…
По его вине был сбит
малазийский Боинг над-
— (Вадим) Кто тебе сказал?
— Гаагский трибунал это расследовал.
— Да нет!
— Вот здесь появится ссылка
на заключение Гаагского трибунала.
— Юр, надо жить по совести, а не по закону.
Вот это я считаю для себя.
И совесть моя —
это Библейская история,
чего я и придерживаюсь.
— А не Гаагский трибунал.
— Если считаешь, что здесь
я не прав, ну это твоё право.
А мой право — оставаться с Господом Богом,
и я буду это стараться делать.
Потому что всё, что там происходило…
И поменяется Гаагский трибунал,
он будет судить фашистов.
Поменяется — будет
судить просто русских.
Это всё…
Законы каждый раз будут
писаться под победителей
Вот и всё.
— Под ситуация в моменте.
— Конечно.
— А кто победитель?
Война в Украине до сих пор идёт,
и Украина там точно пока
не сторона победителей.
— Победит Господь Бог.
— И вердикт вашей логики был вызван-
— Победим мы.
Победит Триединая Святая Русь
под знамёнами Господа Бога.
Вот, всё. Это моё личное мнение.
Я буду его придерживаться, пока я живой.
— А прочитай стихотворение.
— Нет, это ваше право, Вадим, да.
Но давайте уточним две вещи.
Во-первых, значит, в Гаагском трибунале
доказательная база
с биллингами, прослушками,
фотографиями и всем остальным.
— О, боже…
— (Дудь) Каждый сам может решить:
остаются ли после этого сомнения
виновен ли Стрелков.
— Конечно.
— (Вадим) Я просто Игоря знаю.
(Вика смеётся)
— (Дудь) Но вам это даже, когда…?
— Вообще!
Я потому что знаю и разговаривал с ним.
— Фиолетово.
— А объясните логику.
— Нет логики.
— Если будет фотография и видео того,
что человек совершает преступление-
— Вера вне логики.
Слышишь, да, Юра?
Вера вне логики. Хоть 150 будет
законов и Гаагских судов.
Если я не верю своему сердцу…
А сказано знаешь что? Ты, наверное,
это знаешь как православный.
Чистые сердцем Бога узрят.
Можно очень много бумажек собрать,
можно — всяких доказательств.
Но бывает такое, знаешь:
сердцу-то не прикажешь, не веришь.
Не верю, батенька! Не верю.
И вот мы сейчас разговариваем —
мне кажется, даже неинтересно
людям будет слушать,
потому что мы сейчас выглядим
как дикие маргиналы,
которые вообще вне системы,
вне компьютера.
И нас это устраивает.
Потому что самое главное…
— Но я же пытаюсь вас понять, Вика.
— …для меня — моё сердце.
— В этом польза разговора.
— В котором должна жить любовь, Юр,
которая должна согреть,
утешить, разделить боль.
Согреть украинца, белоруса,
еврея, кого угодно.
Всё.
— Вика же права.
— Всё, всё.
— Вика, уточнение. Смотрите: если вы знаете,
что человек преступление совершил,
вы это увидели…
— Нет, я не знаю.
— Гипотетически.
Гипотетически вы это
увидели, есть видео.
— (Вика) А зачем это обсуждать?
— Есть, например, видео.
Вы знаете, что он совершил.
— Есть другие видео.
— Но в общении с вами он
интеллектуален, умён, добр.
— Ну это так и есть.
— И вы не верите, что он мог, но при этом
вы понимаете, что вот лежит видео,
где нажать кнопку-
— И че там? Покажи.
— …и ты увидишь, что он совершил.
Я не про Стрелкова.
Я гипотетически, потому что
про веру заговорила Вика.
Вот. И вы увидите, что это он.
— Ты прав. В этом случае ты прав.
— Что?
— Если мы увидим, что он…
Если есть доказательная база и точная.
— (Вика) Ну я просто не верю в эти базы.
— Всё!
— И, кстати, к Игорю Стрелкову
я не относилась
с распростёртыми руками.
Они общались с Вадиком
больше как мужчины…
— (Вадим) Ну, про войну.
— …личности, да.
В историческом моменте, скажем так.
— К вам домой могут часто приходить люди,
с которыми у вас не очень
хорошие отношения?
— Бывает такое.
— Мхм!
— Мы, кстати, тебя приглашаем.
Но у нас пока ещё нормальные отношения.
— При случае, когда
будет такая возможность-
— Ничего что я улыбнулась?
Я правду сказала, искренне!
— Я бы тоже очень хотел,
чтобы была возможность быть…
Про передержку.
— Да, вот смотри.
Это Господь его…
Я думаю, что он изменится.
Вот я уверен, что он изменится,
потому что я с женой его говорил,
что это было лишнее,
она говорит: «Он осознал это».
То есть Господь его передерживает,
чтобы он перестал это фонтанировать,
ушла эта злоба.
— Кстати, все разговоры вот Вадик с ним
приблизительно, как с тобой разговаривал,
потому что Игорь очень
радикально и как-то…
Он не воспринимал никакие
разговоры с Богом,
потому что у него действительно
очень мощная гордыня.
Очень сильная гордыня.
Какая-то спесивость есть в характере.
— Вы понимаете, что даже
Навальный из тюрьмы
признал, что Гиркин политзаключённый?
— Ну и что? Я тоже считаю.
— А, вы считаете,
что он политзаключённый?
— Конечно.
— (Дудь) А, окей.
— Так может быть это для Навального ход,
просто он решил попиариться.
А я вообще Навального не знаю.
— Но скорее всего,
с Игорем должна произойти метаморфоза.
Он очень умный человек,
и он верующий человек.
— Он глубокий человек.
— Я думаю, что он осознает.
И почему-то думаю, что и ты
осознаешь свою где-то неправоту.
— А в чём я не прав?
— Ну, ты ставишь закон выше совести.
Это разные вещи. Мне кажется,
только в этом проблема.
А совесть — это же союзная весть Божья,
которая распространяется на всех.
— А приведите пример,
где я совесть ставлю выше…
где я закон ставлю выше совести.
— Ну вот про Гаагу говоришь:
«Вот оно доказательство».
«А по закону…» — у тебя.
— Так а если это доказательство?
— Да нет никаких доказательств.
— Вот допустим, дети меняют пол.
Вот твои дети будут менять пол,
это же по закону разрешено.
И ты вот пойдёшь или как-то
будешь по совести…?
И у человека бежит ребёнок и едет…
— Какое это имеет отношение, Вика?
Мы говорим про войну, про Стрелкова.
— Подождите.
Мы говорим о совести, Юр!
Мы говорим о совести.
О со причастии к святой вести.
— Да.
Я готов ответить на ваш вопрос.
— И она важнее для нас.
Она для нас главное.
— Если мои дети захотят
поменять пол в детстве, я не буду…
скорректировать пол, как говорят
сейчас, — я не буду рад этому.
Если мои дети будут понимать,
когда они уже вырастут
и будут чувствовать себя
совершеннолетними-
— Это против воли Божьей.
— Не, не, подождите.
Если они будут понимать,
что они родились не в своём поле,
у меня не будет вопросов к этому.
Ну, и что вы хотите сказать?
— (Вадим) Это против Бога.
— Это же содомия такая, понимаешь?
— А в чём содомия? Человек родился,
понимаете, природа его
родила, не в своём поле.
— Сейчас придумывают такие законы…
Это действительно,
как бы, псевдоправда.
— Мне казалось, что Бог про то,
чтобы человек был счастлив.
— Это общие слова. Ты знаешь,
что Евангелие —
это самая радикальная книга,
которая есть?
Почитай, Юр. Ну не надо.
Мы сейчас говорим, как глухой со слепым.
Мы в разных вообще
плоскостях находимся.
— Человек не рождается
для удовольствия и для счастья.
А для спасения своей души он рождается.
— Знаешь, что такое
счастье в русском языке?
— Правда.
— Знаешь?
Мне рассказали богословы, люди,
которые занимаются русским языком
ещё тоже, помимо этого.
Это жить С ЧАСТЬЮ, то есть найти
частицу Бога в своём сердце.
Вот тогда человек счастлив.
А если он поменял пол, это бред!
Это болезнь, как и эгоизм.
Господь создал по своему
подобию человека, да:
мужчину мужчиной, женщину женщиной.
Он не создавал какое-то аморфное,
непонятное существо, понимаешь?
И человек это нарушает. Он нарушает
Божий закон прежде всего.
— Да. Я ответил на вопрос
про смену пола. Вот.
— Нет, ты мне не ответил. Ну хорошо,
может быть люди услышат твой ответ.
— Вадим, про то, что закон
я предпочитаю важнее, чем совесть.
Есть просто общество…
— (Вика) Совесть выше, чем закон.
— Есть общество, в котором можно
жить и по совести, и по закону.
— Можно, (смеясь) но не получается.
— Мне бы хотелось, чтобы именно
в Святой Руси и было это,
как по Бертольту Брехту, полный успех.
Когда… Знаешь эту теорию?
— (Дудь) Нет, расскажите.
— 49% против и 51% за.
— Ну я не согласилась бы.
— Но я бы хотел, чтобы
и цифра присутствовала,
грубо говоря, и интеллект, и душа.
Но душа бы всегда доминировала,
как Инь-Ян, всегда находилась
выше хотя бы на 1%.
И уже была бы какая-то гармония.
— А кто посадил Гиркина в тюрьму?
— Государство. Аппарат насилия.
— Кто в этом виноват?
— Гиркин.
— Не, не. Нет, кто так
настроил аппарат насилия?
— Он так всегда настроен.
— Он же начал баламутить,
оскорблять и всё.
— Государство и есть аппарат насилия.
Оно так устроено по закону,
как ты говоришь.
— Мордехай Леви сказал про это,
он же Карл Маркс.
— Аппарат насилия, ну, работает
с разной степенью хватки.
Бывают моменты, когда
этот аппарат насилия-
— Юр, везде по-разному.
И всегда по-разному
этот аппарат насилия работает.
В тоталитарном государстве,
в этом государстве.
Кеннеди убили где?
В каком государстве?
— В Соединённых Штатах Америки.
— Ну вот. Слава богу, что ты помнишь.
— (Дудь) Какое отношение
это к Гиркину имеет?
— Да ко всему. Что аппарат насилия
по-разному действует.
Может убить, может это.
Это же понятно.
Где взорвались башни?
— В Нью-Йорке.
— Да.
Это государство сделало.
— Какое, Соединённые Штаты Америки?
— Скорее всего.
— То есть Штаты сами себя взорвали?
— Думаю, что да, как и сейчас
в Израиле произошло.
То есть это действительно провокация.
Это реальная провокация.
Мы всё это видим.
Это делает машина, аппарат.
— То есть Израиль дал
террористам из Газы выйти,
расстрелять мирных людей
для того, чтобы эскалировать?
— Да.
— (Дудь) Это ваша версия?
— Моя версия, да, такова.
— Как вы относитесь к версии,
что там след России есть?
— Я не думаю.
— (Дудь) Для того, чтобы
отвлечь внимание от войны?
— Наш след везде есть всегда.
— Юр, посмотри.
Мы же с тобой всегда говорим,
опять возвращаясь, мне кажется,
это процесс становления
Третьего храма.
Нужно сделать именно так:
быстро и…
Вот чтобы зачистить территории,
нужно было сделать именно так.
Так, что взорвались эти башни-близнецы
и чтобы зашли зачистить,
нужно было сделать.
Здесь то же самое.
Нужно было рейв-пати расстрелять
и дать им до середины дня, чтобы они
хозяйничали, не выбивать их нигде.
Кто там зашёл? Как это зашло?
Но это спецоперация,
мне кажется, для расчистки территории.
Пока всё указывает…
Имея вот те источники,
которые до меня доходят,
у меня складывается так,
но это может быть ошибкой.
— Но вы согласны, что в целом логики
здесь столько же, сколько,
что: Путин всё это устроил, чтобы
отвлечь внимание от Украины?
— Да что тебе этот Путин дался?
Я же тебе говорю…
— Я к тому, что хромает так же.
— Да везде всё хромает, Юр.
Мы не знаем той правды.
Я говорю: это мои домыслы — это всё.
У меня нет уверенности на сто процентов,
что это именно так.
Как вот про Пригожина:
живой он или нет —
ну нет у меня
сто процентной уверенности.
Может быть, я такой человек плохой.
Но видимость и происходящее
— я могу здесь сомневаться.
То, что ты про Путина
говоришь, я тебе скажу…
Путина не выбирают.
С ним живут и умирают!
Понимаешь, вот мы достойны того
президента, что нам Господь дал.
Если дал бы нам Константина,
ну должны мы это заслужить.
Мы всё должны заслужить.
«Вот дал бы нам, вместо этого,
кого-нибудь другого», — ну заслужите.
— А вам самому как то, что президента
вашей страны нельзя выбрать?
Переизбрать.
— Почему «вашей-то»? Нашей, по-моему.
Или ты уже в другой стране?
— Не, не, не. В данном случае
я обращаюсь к вам.
Страна наша. Мне просто от этого очень
плохо, и поэтому я обращаюсь к вам.
— Мы вчера сидели с Оскаром Конюховым.
Фёдор уехал, а мы заехали-
— Это сын Фёдора Конюхова?
— Да, да, да.
И он мне вдруг говорит,
рассказывает по этому поводу.
Говорит: «Слушай, мы вот с нашим…»
Когда сейчас что-то делали
по лодке Фёдору и по шорам.
Говорит: «Как люди переживали,
когда умер Королёв!
Он единый был царь
и вёл всё это, всё двигал.
Он умер. Всегда говорил: "Давайте,
молодые, молодые, молодые!"
Вот если бы он ещё десять лет прожил бы,
мы бы и на Луне были, и на Марсе, и везде».
— Королёв? Я не расслышал фамилию.
— (Вика) Королёв, да.
— Так, а какая связь с переизбранием?
— Нам интересно послушать это интервью
лет через несколько хотя бы.
— (Дудь) Оно по-другому
будет звучать, думаете?
— Конечно.
— Может быть и не в нашу пользу, и не в твою.
— Всё может быть.
Про переизбрание.
Вам нормально жить в стране,
где нельзя переизбрать человека,
от которого зависит большинство
решений в жизни этой страны?
— Я считаю, что на всё воля Божья.
Я не ухожу от ответа, правда.
И сегодня мне прислали
по Владимиру Владимировичу…
— А, интервью мы смотрели 1991-го года.
— Захарченко прислал,
это Кубанский хор.
— Друг наш, 80 лет.
— И я с таким удовольствием пересмотрел.
Я верю этому человеку, Путину.
Это наш лидер.
Вот ты его хочешь видеть
каким-то идеальным,
а я его вижу как человека.
И у меня большая надежда,
что он, как и мы все, покается,
обратится к Господу Богу.
Потому что мы уже в той
турбулентной ситуации,
когда, если по-другому
мы это не сделаем, погибнем.
Вот как страна погибнем.
— То есть, если Путин уйдёт, мы погибнем?
— Нет, ты не слышишь.
Если мы не покаемся.
Если мы не покаемся,
и он, и мы все погибнем.
Потому что с той стороны уже
поднимается сатанинское знамя.
делается новая сатанинская религия,
потому что Европа уже не христианская.
Вот надкушенное Apple
— это только начало.
Скоро мы увидим знамя с ликом Сатаны.
И нам нужно будет выбирать:
либо со знаменем Господа Бога
и ликом Христа, либо с той.
Оно будет быстро.
Наверное, здесь Вика права.
— «Да — да, нет — нет; третье — от лукавого».
— А Путин каялся когда-нибудь?
— Не знаю, мне бы очень хотелось.
— А сколько вот нужно ждать? Сколько
вы готовы ждать, чтобы он покаялся?
— Есть только миг между прошлым и будущим.
— 23 года он правил.
Да. А сколько? Представим,
что ещё 15 лет проходит,
он президент и всё никак не кается.
Как вы будете реагировать на это?
— Посмотрим, как мы будем жить.
— (Дудь) Будете ждать?
— Может он покается.
— Помнишь, Юр, я тебе сказал:
«Мы с тобой это увидим:
предатель он или нет — и очень скоро».
Уже время подошло. Мы это увидим,
вот пока идёт эта зачистка территорий,
по-другому я не могу сказать,
но по крайней мере, мне так думается,
и как он поведёт себя в дальнейшем.
А это будет очень-очень скоро.
Судя по всему, переломный момент,
победный, будет — 9-е мая.
Мне бы очень хотелось
быть на этом празднике.
— Давайте ещё раз уточним,
раз вы про зачистку сказали.
— Ну, потому я про Путина начал…
— Да, да, да. Значит,
ещё раз уточним концепцию.
Мне очень важно
никакие детали не потерять.
Война в Украине.
— Да.
Это Триединая Святая Русь.
— Значит, зачистить территорию,
чтобы было где жить евреям?
— Новороссию.
Совершенно верно. Новый Израиль.
— Путин в этом участвует?
— Участвуют все.
— Так. А евреям негде жить в мире?
— Евреям уже негде жить
после происходящего всего,
потому что явно перевес
будет не на их истории.
И там строится храм не еврейский,
как они сейчас говорят,
а Третий храм мировой религии.
То есть там должен появиться
сам Сатана, сесть на троне.
— По нашей с тобой религии,
по православной.
— Да. Путин отправляет тысячи русских…
разных национальностей, но в бо́льшей
степени русских людей на убой
для того, чтобы расчистить территорию
соседнего государства для евреев?
— Не Путин. Не Путин.
— (Дудь) А кто?
— Ещё раз, Юр.
Вот у тебя главное слово — Путин,
помнишь, я тебе ещё говорил?
— Он главнокомандующий.
Он даёт команду: идёт или не идёт.
— Помнишь, про часики
мы с тобой говорили, да?
Специально образно я тебе сказал.
Часы швейцарские…
Вот этот механизм состоит
из множества этих часов.
И есть люди, которые там награждены
самыми высокими масонскими наградами.
Есть люди, которые «пятая колонна»,
есть ещё в этом правительстве, да, да, да.
— Масоны?
— Да.
— Есть «план Даллеса» фейковый.
— Который весь происходит.
Идёт война в России: значит, аборты,
медицина, образование, финансы.
И финишная прямая — вот это война уже.
Это всё против нас давно уже идёт.
Наше государство вымирает,
ты это понимаешь?
— Подождите, но это другое.
Вы перескочили, я хочу уточнить.
— Почему перескочили?
— Украина — территория-
— Не Украина! Триединая Святая Русь.
Мы воюем в Новороссии сейчас.
— Так, а Триединая Святая Русь —
это что в вашем представлении?
— «Белоруссия, Русь, Украина.
Словно Троица, ты неделима»!
— Это Россия, Украина
и Беларусь. Так, окей.
— Это мы — один народ.
— Это так называлось.
И называться будет «Святая Русь»
— (Дудь) Нет, но допустим.
— Нет? Почему нет-то?
— Потому что я представитель другого народа.
Я не хочу тратить на это много времени. Вот.
Я украинец, выросший
в русской культуре.
— Ну назови украинского царя.
Украинскую битву одну хоть назови.
Пусть люди послушают.
— Вика, если это показывает:
существует народ или нет —
то я не готов ввязываться в дискуссию.
— Не надо так брезгливо
на меня показывать.
Ты скажи! Хоть одну
битву украинскую назови.
— Допустим, есть некая
Триединая Святая Русь
в вашем представлении — это территория
современной России, Украины и Беларуси.
И вот эта вот часть от Одессы
до Брянска, Белгорода —
это Новороссия в вашем представлении.
И её надо расчистить для того,
чтобы было где жить евреям.
Но я спрашиваю: то есть Путин
даёт команды и отправляет
русских людей на убой
для того, чтобы евреям было где жить?
— Ещё раз давай, Юр.
— Но если вы говорите, что он часть пра…
Но он же даёт команды.
— Вот теперь в последний раз я тебе скажу.
Всё, что случилось —
это было неправильно.
Его обманули, это я точно знаю,
и втянули в эту историю.
Сейчас ситуация уже
не зависит ни от какой личности.
Всё идёт пока по плану сатанистов.
Но у нас есть шанс его исправить.
— С нами Бог.
— И Владимир Владимирович
сможет это сделать, я в это верю.
Если он это не сделает,
он будет предателем.
— Но он же продолжает давать команды,
воевать там и расчищать землю.
— Правильно!
Другого выхода нет!
— Значит, он во власти Сатаны по-прежнему.
— Нет. Нет, Юр.
— Но нам нужна победа.
— Нет. Я говорю: втянули. ВТЯНУЛИ.
То есть мы рассчитывали на другое,
ему докладывали другое.
Мы оказались в другом.
Сейчас любую заднюю дать
— разрушится Россия.
— Почему?! Полтора года было…
Допустим. Представим ситуацию:
его обманули, он в тот момент
был во власти Сатаны-
— Не во власти, это ты говоришь.
Его обманули и сказали,
что будет вот так:
заходите под Гостомель,
заходите с щитами и полицейскими,
вам всё откроют, вам всё сделают.
Этого не произошло.
— Так было время передумать
и просто вывести все войска.
— А уже невозможно было, это капкан.
— Хорошо…
— И уже начали затаскивать оружие.
Начали затаскивать потихоньку,
ты видишь, не сразу.
Если бы Запад захотел, они бы сразу
дали одновременно и прижали бы нас.
А была задача другая:
потихоньку размолотить.
Если бы они захотели, они сдали.
Помнишь же, сначала говорили:
«Он 17-го зайдёт»?
Не зашёл.
«Ну 23-го… 24-го!»
А 24-го что случилось
с тем же Газмановым?
Он выходит на сцену,
Владимир Владимирович, и говорит:
«Как сказал один святой», — и потом…
А как раз он Фёдора Ушакова цитировал.
— А о чём речь? 24-го…
— «Не отчаивайтесь! Сии грозные бури
обернутся ко славе России!»
И в прямом эфире эту фразу.
— Эта фраза была вырезана.
— Вы про концерт в «Лужниках»?
— Да.
— Он был после.
Он был не 24-го февраля.
Это когда из Газманова выскочил Путин?
— Да.
— Послушай, не о том.
Мы говорим, что операция
началась 24-го февраля,
в день Святого Фёдора Ушакова.
«Не отчаивайтесь» вот о чём.
— Да. Вадим, я понял позицию.
Она звучит странно. Вот.
— Я думала, ты скажешь «убедительно».
— Да, безумно. Но ещё раз.
Это ваше право — думать так.
Но другое, я же задаю конкретный вопрос.
Действия боевые продолжаются.
Значит, Путин продолжает участвовать
в расчистке территории для евреев.
— Ни в коем случае, нет.
Сейчас уже идёт другая.
Потихоньку машина
начинает перестраиваться.
И я тебе сказал:
у меня появилась надежда,
что мы сейчас всё уже
начинаем делать правильно.
Я же тебе это сказал уже.
— А что правильно? То есть мы
не расчищаем уже территорию для-?
— Уже по-другому, да.
— А как?
— Ну я вижу. Потому что
война уже идёт не в городах.
Мы вытягиваем уже
на себя те силы в полях.
В полях. Мы воюем в полях.
Мы уже не долбим мирное население.
Помнишь, как в песне…
— А мы долбили мирное население?
— Любая война, в Сталинграде даже…
— Сейчас Израиль посмотреть.
— То, что сейчас в Израиле, —
вообще там геноцид полностью.
В Газе. Это просто убийство.
— Так, мы в полях.
— Мы в полях. Значит, есть шанс.
— А что это значит?
— Мы не идём в города.
У нас есть шанс, что народ прозреет.
У нас есть шанс, что мы можем
переломить эту ситуацию,
что сейчас машина настраивается,
военная машина, на более
правильную историю.
— То есть Путин понял,
что он попал в ловушку?
— Да, в ловушку.
— Фашистских у нас не было этих…
— Фашистских не было у нас демонстраций.
— Что он всё время расчищал место для евреев.
— Не всё время.
— И он стал что-то по-другому делать?
— Нет. Юра, это ты говоришь.
Он всё время ничего не делал.
— Я хотя бы за логику.
— Правильно, правильно.
Но немножко не так, но правильно.
— Но если Путин —
активный участник этого плана,
значит, он тоже участник
сатанинского заговора.
— Нет, нет.
— Но это не логично тогда,
то, что вы говорите!
— Ну как нелогично?
— Ну обманули человека и сказали:
«Если вы начнёте, всё будет вот так хорошо».
Ну, обманули!
Обманули.
Он начал и попал в капкан.
— Но обман-то он понял сразу.
— Не сразу.
— Ну как не сразу? В первые недели
стало ясно, что никто не сдаётся.
— Нет, нет, нет, немножко не так. Чуть дольше.
— Давай у тебя будет время,
ты с ним поговоришь.
— Чуть дольше. Не в первый день,
не во второй, не в третий.
— Я сказал «в недели».
В первые недели стало ясно: он увяз.
И дальше… Сейчас, Вика,
простите, пожалуйста.
Он увяз, и всё. И дальше ты либо
продолжаешь, либо ты передумываешь…
— И было принято единственное
правильное решение.
— Продолжать?
— Да.
— Зачищать.
— Да.
— (Дудь) Для евреев?
— Да уже не для евреев.
— (Дудь) А для кого?
— От фашистов защищать Россию.
— Уже за Триединую Святую Русь.
Вот какое было принято решение.
— Ага…
— Уже всё.
С той стороны одно желание.
— Аминь! Аминь!
— А у нас другое желание.
— Юрий Александрович, аминь!
[Музыкальная заставка]
— Как вы к Путину относитесь
с религиозной точки зрения?
— Хорошо.
— (Дудь) С нравственной.
— Ну, «не судите и не судимы будете».
Но то, что он говорит правильные вещи,
— я согласен с этим.
— Смотрели интервью сегодня
с 1991-го года по 2006-го.
— Очень многие вещи, которые
он говорит с форума, очень хорошие.
Я сказал, что мне не понравилось,
когда о мёртвых так.
А в других вещах, ну, есть конечно
проколы, но он живой человек.
Но в основном-то…
— Как вы оцените с точки
зрения нравственности,
что никто не знает про его семью?
— Это его выбор же.
— Это его личное какое-то дело.
— (Дудь) А с точки зрения… Подождите.
— Моя мама говорит:
ей хотелось бы знать.
— Что?
— Ну, мама моя говорит,
как многие, может быть, бабушки,
которые смотрят телевизор:
«Нам бы хотелось знать.
Увидеть царицу рядом, там».
— Царицу?
— Не знаю, первую леди,
как тебе удобнее.
Королеву.
— Вас это не напрягает?
— Меня нет.
— Но вас же напрягает много других вещей,
которые выходят за рамки
нравственности.
— Нет, а зачем нам это осуждать?
Это его путь покаяния.
Понимаешь? Его! Юра.
Его. Его, не мой.
Зачем ты меня сейчас
заставляешь осуждать его грехи?
Они с ним останутся.
Пусть идёт или кается.
Для это есть воскресная служба.
Ты ходишь?
Ходи. Ты не ходишь в храм,
зря, Юрочка, надо ходить.
Знаешь, ты всегда
будешь чувствовать себя…
Вот если ты хоть раз уловишь
это состояние благодати,
тебе уже ничего не надо будет,
вот правда,
если по-настоящему почувствуешь.
А то, что мы живём, как мы дышим,
мы грешные люди все. Понимаешь?
Все. И я не выступаю-
— (Дудь) Вы осуждаете тех, кто меняет пол?
— Это же богопротивно.
— Это не осуждение,
это какая-то мерзость.
— А жить на несколько семей
— это не богопротивно?
— Ну…
— Иметь внебрачных детей?
Не рассказывать никому
о своей личной жизни,
но лезть в личную жизнь других?
— Он лез в твою личную жизнь?
— В мою? Ну, меня это
коснулось в меньшей степени,
потому что я не представитель ЛГБТ.
Но много законов, которые у него
направлены на личную жизнь людей.
— Правильно. Значит, он
отстаивает здесь Божьи законы.
— Юр, помнишь, когда созвонились,
с тобой говорили, я говорю:
«Я знаю одно слово ключевое, когда
ты и всё меняется в передаче»?
При слове «Путин» ты
меняешься в лице, правда.
У тебя начинает трястись губа.
Правда, правда.
Посмотрите вот потом, это правда.
Это, видать, какая-то
такая у тебя болячка.
Потому что очень много людей,
которые безнравственны.
Перед тобой я, Вика. Мы тоже…
— Не самые высокие образцы нравственности.
— …грешные люди.
И в нас можно тыкнуть всегда.
И ты, наверное, вправе это сделать.
Но по нашей религии,
по нашей с тобой религии,
лучше так не делать.
Вот и всё. Если что-то не так,
вы простите меня.
— В толковании «Евангелия» звучало
о том, что надо любить своих врагов,
благословлять их.
Потому что всегда, когда мне пишут
какие-то гадости или ругают,
когда у меня есть силы
такие внутренние,
гармония какая-то, покой,
как Пушкин сказал «на свете
счастья нет, но есть покой и воля»,
вот в эти сокровенные
минуты покоя я говорю:
«Большое вам спасибо за то, что вы
столько грехов с меня сняли,
осудив меня за что-то или что-то сказав,
но мне вас искренне жаль.
Искренне жаль, потому что
всё моё становится вашим,
а у меня во — до хрена».
(смеясь) Не дай Бог.
— Я могу ответить про изменения,
про Путина?
— Да.
— А почему ты мне ничего не изменяешь?
(смеясь) Не говоришь мне ничего!
— Тут вы просто высказались,
а Вадим конкретно сказал.
— Мне кажется, я очень
конкретные вещи говорю.
— Я не думаю, что я прямо меняюсь в лице.
Мне просто это очень интересно…
Мне это очень интересно
обсуждать, здесь это очевидно.
— Две причины.
— Не, ну краска другая становится.
— Во-первых, очевидно, что
из-за этого человека сейчас гибнет
огромное количество людей.
— Нет, Юр. Не из-за этого.
— И те мальчики без рук, без ног,
которых вы встречаете на фронте,
Вик, если пытаться анализировать,
за что они потеряли свои руки, ноги,
то они их потеряли просто
из-за воли одного человека,
который, желая продолжить…
То ли желая попасть в учебник,
то ли пытаясь защитить свою власть,
которая много чего ему принесла
в виде дворцов, яхт и всего остального,
он принял это решение.
И поэтому эти ребята остаются
без рук, без ног. Это ладно.
— Это первая причина.
— Нет, это не ладно. Подожди!
Это не ладно, потому что я разговариваю
с этими мальчиками в госпиталях.
— А можешь потом ответить.
— Я для них пою, а ты нет.
— Тише.
— (Дудь) Что вы хотите,
что они думают по-другому?
— Да, они думают по-другому.
— Они могут думать по-другому. Вот.
Есть большое подозрение,
что они просто находятся во власти…
— Ага, наркоза.
— Нет. Ну, Вик…
Пропаганды я имел в виду.
— Подожди.
— А вторая причина очень простая:
по разговору о Путине очень легко
срывать маски с людей таким образом.
Даже вот с вами, Вадим. Я вижу,
что вы пытаетесь говорить вещи,
которые думаете. Вот.
— (Вадим) Почему пытаюсь? Я говорю.
— Не, не, вы говорите. То есть,
когда там Триединая Святая Русь…
— Для тебя тёмный лес.
— …каким бы безумным для меня
это ни казалось, я понимаю,
что вы как будто в это верите.
Но есть триггер — Путин.
И вот даже две простые вещи.
Как только мы начинаем про него говорить,
эта искренность сразу же уходит.
— У кого?
— (Дудь) У вас.
— Нет, неправда.
— Но даже простые примеры.
Как только заходит речь про Путина,
вы становитесь нерешительны.
«Вагнер»…
Два совершенно простых примера
даже из этого интервью.
Пригожин погиб вместе
с руководством «Вагнера».
Скорее всего, погибло.
Вы скорбели из-за этого в соцсетях.
И сейчас я с вами об этом говорю. Вот.
И говорю: «Ну кто их убил?
Все стрелки указывают на Путина».
— Да нет…
— (Дудь) И вы не готовы это обсуждать.
— Послушай, я же сказал-
— А вторая причина с Гиркиным.
Он был вашим другом,
его посадили в тюрьму за критику Путина,
и тоже, как бы: «Ну, не такими
мы уж были друзьями…»
— Неправда.
— Нет, это я сказала.
Это моя личная точка зрения,
а не Вадима.
— (Дудь) Именно поэтому про Путина
говорить всегда интересно.
— Нет, мы с Игорем были друзьями.
— Это говорила я, не передёргивай.
— И он сам отказался от нашей дружбы.
Он услышал про «Вагнер» и сказал:
«Всё. Это предатели, они фашисты», —
они там ещё что-то. Я говорю: «Игорь,
но не всё так просто. Давай поговорим».
«Нет, всё».
Ну нет, и всё, ладно.
По поводу Пригожина: я же чётко сказал,
что это не мой тип, который мне нравится.
А песня посвящена воинам.
Тем более с некоторыми
из них мы общались. Вот.
— Очень достойные люди.
— И я считаю, что Владимир
Владимирович Путин не святой.
И очень надеюсь, что он переменится.
То, что война, вот эта
Священная Военная Операция
должна была в 2014-м году,
я думаю, произойти,
а здесь втянули и обманули.
Затянули в капкан.
Причём затянули в мясорубку,
потихонечку-потихонечку.
Если бы Запад сразу всё отдал бы,
мы бы с этими счетами,
и с теми войсками,
с колоннами сразу проиграли бы.
Но преследовали другие цели.
— Запад мог сделать так,
что бы мы проиграли сразу?
— (Вадим) Да.
— (Дудь) Почему не сделал?
— Ну потому мясорубка,
расчистка территории.
— Для евреев. Угу, всё.
— Ну зачем?
— (Дудь) Не-не, я уточнить.
Не-не-не, я понял.
— Для Израиля, мы это всё увидим.
Это так и будет, Юр.
Но на сегодняшний момент… Они даже
не скрывают, уже не скрывают.
Потому что уже изменить
ничего невозможно.
Но я вижу, что Владимир Владимирович
вот в последнее время,
особенно месяц назад —
у меня были сомнения — что всё
потихонечку выправляется.
И поэтому мы и молимся и надеемся.
Вот, что я тебе сказал.
У меня нет каких-то иллюзий, что
Путин — самый лучший человек в мире.
— Право веры никто не может забрать,
если она есть у человека.
Никакой закон.
Если я верую… Есть эти мальчики,
которых ты, может быть, увидишь,
о которых вот так вот «мальчики»
говоришь, они мужики.
Даже которым по 20 лет.
У них есть убеждение,
у них есть понятие родины,
чести, доблести и други своя.
И Путин, когда мы шли в Донецке на этом…
…параде Победы, где несут
— «Бессмертный полк».
Я несла своего деда. Я говорю:
«Дед, ты дошёл до Варшавы,
до Будапешта дошёл, две войны.
А сейчас ты идёшь по Донецку».
Это русская земля. Это Новороссия.
И этих мальчиков или мужиков
поедь и спроси сам.
И это будет чёткая вот твоя правда —
есть она у тебя в сердце или нет.
И послушай про Путина,
что они скажут.
— А Журавлёнок без ног,
как он говорил?
«Я, — говорит, —
путинский Журавлёнок.
Журавлёнок Путина».
Говорит: «У меня даже позывной такой».
Правда, без двух ног.
— Тоже мнение. И тоже правда.
Поэтому, если тебе… Что ещё,
метать что-то перед тобой?
— (Дудь) Любое мнение — правда?
— Нет. Не-ет. Мы говорим о своём.
И я сказала, если у тебя вера есть…
У меня эта вера есть,
потому что я двенадцать раз
была на войне, Юра.
Девять раз в Чечне,
в Сирии была, возвращала Крым
и была в Донецке с 2014-го года, всё.
Можешь кинуть в меня камень,
сказать всё что угодно про меня.
Но мы верим этому человеку
и молимся за него. И это правда.
[Музыкальная заставка]
— Давайте.
— Вадим, вы сначала спросите?
— Нет, нет. Я просто…
— Если что-то спросить,
то лучше сейчас.
— Ну хорошо.
Сейчас…
— Это домашнее?
— Нет. Я то, что у тебя, выписывал.
Мне было интересно.
Что ты думаешь,
вот что такое свобода?
Вот в твоём понимании.
Потому что я вот посмотрел
про всякую нечисть:
про переделок твоих,
про лесбиянок, про всё такое.
Знаешь, если бы они были спокойные,
они бы меня не раздражали.
Но, когда они кричат
и очень агрессивные,
здесь для меня проблемка.
И я вижу, что это уже
превращается в религию.
Потому что христианство уносится,
и вот это агрессивное происходящее
становится доминантом.
Если раньше это было чуть-чуть,
то сейчас это вседозволенность.
Что такое свобода,
вот как ты это воспринимаешь?
Или можешь ли рассказать в двух словах?
— Ну если коротко, то это — живи так,
как хочешь, и дай жить другим.
— Угу, отлично. Молодец, садись, 2!
— Хорошо.
Ну ладно. Тогда ладно.
Есть такое понятие ещё —
осознанная необходимость.
Осознанная необходимость —
это чтобы продолжался род.
Сейчас всё делается для уменьшения
жизни на планете —
сатанинский такой замысел —
и всё делается против Бога.
Я считаю, что в том понимании,
которое ты пропагандируешь,
это такой разврат.
Это реальный разврат:
живи ради удовольствий, чтобы тебе
было хорошо, и никого не трогай.
— Я так и сказал?
— Нет, я считаю так.
— Нет, я по-другому сформулировал.
— Нет, я знаю.
— (Вика) Но это очень похоже. Это близко.
— Близко. Это не, не…
Я понимаю так. Я считаю,
что вот ты пропагандируешь это.
Я могу ошибиться. Просто…
Вот и всё, я хотел одно
это спросить у тебя.
Остальное мне всё понятно.
Вот сейчас пока только вот так.
Можешь не отвечать.
— Так что приезжай в Россию,
смотри и помогай строить
новую Россию-матушку,
где будет правда, где будет совесть,
где будут правильные законы, Юр.
Он, видишь, на меня не смотрит.
Просто игнорит.
— Да он смотрит.
— Да нет, нет-нет.
— Успокойся. Давайте…
— То есть цель человека —
это продолжать род?
— (Вадим) Не только. Но это главное, да.
Цель человека — спасти свою душу.
— Да, человек должен хотеть детей.
— Ну и продолжать род?
— Ну конечно, да.
Хотеть детей родить. Хотеть.
— Хотеть или рожать?
— Ты родил, но это мало, правда.
— Хотеть. Вот нам Господь не дал,
мы очень переживаем.
Жалко очень.
— А почему вы не усыновили детей?
— А потому что… У меня был
случай с батюшкой Илием,
и я встречался с отцом Германом…
Ну не всем, наверное, дано.
У меня был случай, когда он
специально мне привёз лозу.
И я приехал к нему, долго говорил и думаю:
спрашивать не буду. У батюшки Илия.
Ну вот очень хотелось.
И Вика делала там много всего.
— (Вика) Я ничего не делала.
— Ну, делала.
Старалась делать.
— Я только работала.
— И короче, выхожу я от батюшки,
а он очень прозорливый.
И так уже бреду, ну ничего он не сказал.
А ведь я ему сказал:
нужно приехать поговорить.
«Ну, скажет или нет?»
И думаю: не буду торопить.
И выхожу. И знаешь,
вот прямо молния, гроза, я иду, иду.
Открываю дверь и сажусь.
И водителю говорю: «Ничего не сказал…»
И вдруг смотрю в зеркало
— батюшка бежит,
прямо вот дождь идёт и молния.
Я открываю: «Батюшка, да вы что?»
Он говорит: «О-о-о, забыл! На-на-на.
Я же тебе привёз специально
лозу из Иерусалима!»
Я так ставлю — и она прямо падает.
И молния — ту-ду!
И у меня такой разряд.
Батюшка: «Ой-ой-ой!…» —
старенький подымает её.
— Да, если бы мы, может быть,
побольше поговорили о чудесах,
наверное, какие-то вопросы…
— И у отца Германа я был.
Он мне говорит: «А вам детей не надо».
— Для меня все дети…
Знаешь, как Христос говорит:
«Все должны быть дети своими».
Понимаешь? А для меня все они свои.
Особенно те мальчики, о которых
ты говоришь. Вот они для меня свои.
А так, знаешь, я,
может быть, и на войну…
Просто у каждого человека, Юр,
свой путь, понимаешь, и свой крест.
У нас такой крест. Бездетный.
Мы пойдём в монастырь, нас батюшка
благословил, только вместе.
Уже собираемся.
[Музыкальная заставка]
— Вопрос как к верующим людям.
Как вы думаете, какова вероятность,
что за ту жизнь, которую вы прожили,
за то, что вы в ней сказали,
то, что вы в ней сделали,
вы попадёте в ад?
— Большая вероятность, Юр.
Очень большая.
И до последней ступени очень большая.
Поэтому это тяжёлый труд,
я согласен с тобой.
И у меня нет уверенности,
что я попаду в рай.
Очень много грехов. Правда.
— А я искренне очень многих жалею
тех, кто мучается содомией
и потом под старость лет…
(прочищает горло) очень
тяжело болеет и кается.
Я тоже их очень жалею, этих людей.
— Как вы считаете, за последние полтора года
вы стали ближе к раю или к аду?
— Трудно ответить, Юр.
Наверное, я стал хуже за это время,
потому что у меня
действительно сердце разрывается,
и не всегда делаю правильно.
Я вижу даже по нашему
поведению, своему личному,
где я становлюсь вспыльчивым
и не очень хорошим человеком,
потому что неправильно
реагирую на ситуацию.
Потому что меня
действительно это раздражает.
Господи, прошу дай мне премудрости
своей, чтобы работать во славу твою.
Вот и всё.
— Я тоже хочу сказать, когда мне было
столько лет, сколько тебе,
я была более пламенным человеком.
Сейчас я могу сказать точно, что у меня
очень расшатанная нервная система,
потому что я действительно вижу
много несправедливости на этом свете,
которую мы заслужили.
Вот недавно мы летели,
и стоим в автобусе,
ну, перед отправкой.
Стоит один человек,
матерится — опоздал,
через два там это ещё
тоже матерятся стоят люди.
Ну и мы там тоже молодцы
— тоже поругались.
И я стою говорю: «Вадь, вот как ты думаешь,
сейчас самолёт взлетит и упадёт,
нужны мы Богу или нет
вот такие все красавцы?
Я думаю: «Наверное, нет».
Мне 5 лет назад приснился сон.
Я очень тяжело болела.
Ещё не было как таковой, типа, этой
придуманной, сделанной пандемии.
Я шла под землёй и видела
шахты, где горят люди,
их жгут.
И никого нет. Вообще никого нет.
Потом я вышла на берег моря,
и нет людей, вообще нет людей.
Я говорю: «Господи, а где люди?»
И вот прозвучал такой голос —
я упала с кровати, потом полчаса
не могла с Вадиком разговаривать.
Ну, упала, не упала — но, во всяком случае,
это гром среди ясного неба был.
Голос мне ответил: «Утилизация».
Поэтому надо нам всем задуматься:
какие мы, нужны ли этой природе,
которую мы нещадно
эксплуатируем, и убиваем,
и мучаем.
— Идёт утилизация, да.
— Вот эти все меняем полы, туды-сюда,
стены, чего хотим творим.
Нужны мы такие Богу?
Думаю, что нет.
Поэтому тогда, когда мне было
столько лет, сколько тебе, я была лучше.
Но я надеюсь, что маленький
огонёк любви в моём сердце есть.
— Есть только миг между
прошлым и будущим.
— Прости меня за мой монолог.
Но я очень хочу, чтобы ты
пришёл в храм и стал молиться.
Искренне этого хочу. И кстати говоря,
у меня есть то, чем я, может быть,
когда-нибудь заслужу
Божьего прощения:
что я помогла людям родить детей,
чтобы они не сделали аборты.
Вот за это я искренне рада
— что родились эти дети.
[Музыкальная заставка]
— Самый финальный вопрос.
Можно коротко ответить.
Можно не коротко —
как вам больше хочется.
Ваша цитата: «Мы — не ура-патриоты.
Я прекрасно понимаю, что патриотизм —
это убежище для многих негодяев
и подонков, сегодня особенно».
Эти слова актуальны до сих пор?
— Да, конечно.
— Да. Это причём не наша фраза.
Это кто-то тоже из великих говорил.
Не знаю кто. Но я читала это.
— Не, я считаю, что да.
Вот всё, что происходит, —
у нас сейчас пока, к сожалению,
такой патриотизм за деньги.
И это очень расстраивает.
Мы этим не занимаемся.
— Спасибо за разговор!
— Давай, Юр.
— Давай, Юрочка. Жду тебя.
— Не обижайся. Мы тебя выбили из…
— И я думала: сегодняшний
разговор будет интереснее,
он будет интереснее.
Но ты стоял только на этой позиции.
И у меня родилось мнение,
что за тобой явно кто-то стоит.
Вот просто стоит тот, кто тобой
манипулирует и управляет.
— На основе чего вы так решили?
— А?
— (Дудь) Почему вы так решили?
— По поведению твоему.
Ты не раскрыл ни разу своё сердце.
— А вы не допускаете, что это то,
как я искренне чувствую?
Что я действительно не понимаю людей,
которые могут поддерживать тех,
кто отправляет граждан моей страны
убивать граждан соседней страны?
Что во мне искренен этот огонь,
непонимание злости.
— «Не клянитесь искреннему своему»
есть фраза такая.
— Вот я же тебе честно говорю.
Одесса — это тебя уже не тревожит?
— Одесса — огромная трагедия,
случившаяся из-за того,
что две группы — про-российская
и про-украинская — столкнулись
из-за того, что ментов в городе было мало,
которые были привлечены на футбол,
из-за того, что градус хаоса
был колоссальный.
— Юр! Юр, ну я свидетель.
— Вы не были 2-го мая там.
Вот здесь есть расследования
разные про это.
— Я смотрела все фильмы
и расследования разные видела.
— И антимайдан и не антимайдан.
— На Майдане, ты же понимаешь,
что были фашистские марши?
У нас не было фашистских маршов.
Да, у нас фашисты есть.
— И футбольный этот матч был запланирован.
И ехали люди с битами туда.
— «Русский марш» проходил
каждый год в России.
На «Русском марше» зиговал
сенатор от Запорожской…
…ну, от так называемой «части России»,
Запорожской области Дмитрий Рогозин.
— Слава России!
— (возгласы толпы) Слава России!
— В России были такие же
фашистские марши.
— Юр, слава Богу, мы их пережили.
— Мы в них не участвовали.
— Так а вы участвовали…?
Если вы в них не… И что?
— Нет, Юр. Слава Богу, мы это пережили.
— Ничего, просто не участвовали.
— А здесь сейчас расцвело…
Просто расцвело с той стороны.
Ну правда, это же так. Это так.
— Вика, так про куратора. Вы не допускаете,
что человек может что-то транслировать,
потому что он действительно так думает?
— Нет, ну пожалуйста — думай.
— Хоть раз, слушая то, что говорите вы,
я каким-то образом подумал,
что вами кто-то управляет?
— Да. Ты сказал, что мы боимся Путина.
— Нет, а страх же изнутри идёт.
Это личная эмоция может быть.
Я хоть раз сказал, что
в Русской Православной Церкви
есть какой-то свой отдел, который
таких пассионарных верующих людей
заряжает для того, чтобы они
говорили то, что вы сегодня говорили?
— Нет, нас никто не заряжает.
— Кажется, я так не делал.
Потому что я допускаю, что вы
так думаете действительно.
А вы не допускаете, что я
против войны, против Путина,
против его окружения искренне.
— Допускаем, Юр. Я допускаю,
она о другом говорит.
Ну, я бы так не ставил.
Нет, она же о другом говорит:
что, наверное, тебе
ставят какие-то задачи.
Но я думаю, что нет.
— А, то есть вы не согласны с Викой?
— Я не согласен.
— Нет, а я очень часто с ним не согласна.
— А, ну…
— Я с ней не согласен здесь.
Я думаю, что ты искренне всё делаешь.
Единственное — та проблемка, которая,
не знаю, какая-то… выбивает тебя.
Ну и ладно, бывает.
— С Путиным?
— Ну да.
— Ну я объяснил почему.
— Почему?
— Ну потому что людей убивают и…
— Да нет.
— Потому что страну мою
любимую в бездну ведёт.
Потому что уничтожают страну,
откуда родом мои родственники
и где у меня много друзей.
Вот поэтому.
— А я считаю, что это уже была сделана
заранее программа, куда его втянули.
Вот и всё. Причём недоговорняк такой.
Договорняк — вокруг, а его развели.
Когда сели за стол играть,
грубо говоря, Зеленский, он и Байден,
то Байден ему сказал: лох — Зеленский.
Вот. А оказалось наоборот,
то есть подставили его.
— Ну, если меня разводят, то я
либо признаю, что меня развели-
— Так он признаётся.
Он говорит «нас водили за нос».
— Но я людей при этом не гублю.
Тысячами каждый день.
— Юр, уже по-другому нельзя.
— Нет. Всегда можно.
— (Вадим) Нельзя.
— Всегда можно.
— Сейчас нельзя.
— И вот это наше принципиальное-
— Сейчас нельзя, потому что
мы сейчас уже воюем
[На фоне начинает тихо звучать тема «вДудя»]
за Триединую Святую Русь и поднимаем знамя.
И ты это скоро увидишь.
Я думаю, мы всё проговорили.
Я очень надеюсь, что всё так и будет.
— (Дудь) Спасибо вам за этот разговор.
— Тебе спасибо.
 

////////////////////////////